На этой неделе тренер Александр Жулин вместе с учениками чемпионами Европы и серебряными призерами чемпионата мира в танцах на льду Викторией Синициной – Никитой Кацалаповым возобновляют тренировки и будут готовиться на «Москвиче».

О периоде самоизоляции в связи с пандемией коронавируса, радостном событии в жизни – рождении дочери, тренерской карьере и о многом другом двукратный призер Олимпийских игр, чемпион мира и Европы, ныне тренер Александр ЖУЛИН рассказал в интервью Ольге ЕРМОЛИНОЙ.

«Дамский ювелир»

— Саша, хочу сразу поздравить с радостным событием. Недавно вы в третий раз стали отцом. Любители фигурного катания уже прозвали вас «дамским ювелиром», потому что снова девочка – на этот раз Леночка. Но в глубине все-таки мечтали о сыне?

— Надеялся, что будет сын. Не знаю, почему. Может быть, чтобы попробовать что-то другое. Но, видно, у меня такая карма, одни девчонки. Зато я вечно обласкан женщинами, и мне в принципе очень и очень кайфово.

— Два предыдущих раза вы присутствовали на родах и говорили, что ощущения были настолько сильными, будто все это происходило с вами. В этот раз из-за карантина сделали исключение?

— Нет, почему. Я и в этот раз находился в роддоме, просто не был там, где все происходило. Когда свершилось, мне тут же вынесли доченьку, и я держал ее на руках. Также было и с Катенькой – моей второй дочкой. Я трижды на родах присутствовал. Это было нужно и очень важно для меня.

— Из ваших интервью и интервью ваших дочерей видно, вы замечательный отец. Ваша старшая Саша занималась теннисом, сейчас учится в МГИМО, занимается вокалом, средняя Катя тоже музыкально одарена, младшая, возможно, увлечется фигурным катанием. Вы бы хотели, чтобы Катя или Лена продолжили семейную традицию, потому что и супруга Наталья Михайлова занималась фигурным катанием и тренирует вместе с вами?

— Такая задача не стоит, все зависит от их желания. Катю мы пробовали ставить на лед, но она 10-15 минут катается с удовольствием, а потом просится в туалет и пропадает. Видимо, это не её.

Правда, тут посмотрела фильм «Лёд» и «прорвало». А в фильме же все враньё, кажется, так просто: девочка сама встала, пару раз прокатилась и уже на соревнованиях выступает. Наверное, такой фильм подвигает детей к тому, чтобы тоже попробовать. И Катя сейчас ждет не дождется, когда закончится пандемия. Но боюсь, выйдет на лед и опять в туалет попросится.

— Посмотрим.

— Конечно. Катя очень музыкальная. Замечательно танцует, замечательно поет. Сейчас все на карантине, и мы не водим ее ни на «Тодес», ни на музыку. Как только изоляция закончится, может, подумаем об учителе пения, потому что поет Катенька действительно здорово. У нее очень хороший вокал и идеальный слух, как у моей старшей Сашеньки. Я бы хотел помочь ей развить эти способности.

И еще у нас есть мечта, этого очень хочет Наташа и ее мама, которая бредит бальными танцами, чтобы Катя ими занималась. Мне тоже эта идея очень нравится. Мы уже и школу подыскали, но из-за пандемии танцуем дома.

— Вы с такой любовью рассказываете о своих девочках, знаете об их увлечениях, обсуждаете это с женой. Насколько важно для вас, чтобы супруги были людьми одной профессии, когда не надо объяснять, почему после неудачного старта плохое настроение или устал после напряженной тренировки?

— Мне не с чем сравнивать. Все мои жены были фигуристками, и меня это устраивает. Честно говоря, я и не очень понимаю, о чем разговаривать с женщиной, которая не разбирается в твоей профессии. Хотя, думаю, если человек умный, если есть общие интересы, то и общие темы можно всегда найти. Но мне нравится, что Наташа, так как сама каталась и тренировала, все понимает. Ей не надо задавать лишних вопросов, а мне пускаться в лишние рассуждения. И потом с ней всегда можно посоветоваться. Я, например, очень люблю посоветоваться с супругой по поводу выбора музыки для программ, выбора костюмов… Наташа меня всегда хвалит. Может, и правда, за дело, и мне это нравится. От нее редко услышишь критику, если не сказать, никогда. Но я считаю, это абсолютно правильный подход, потому что если бы супруга меня критиковала, я давно с ней развелся и ушел к той, которая хвалила бы.

«Наслаждаюсь каждым днем. Радуюсь, что переехали в свой дом, что успели это сделать до карантина»

— Мудрая жена, вам очень повезло. В одном из интервью вы сказали: «будь я писателем или художником, я бы уехал из Москвы куда-нибудь к морю жить. Мне, кроме моря, в жизни мало что нужно. Я там все время задумываюсь, а зачем я вообще в Москве живу? Но потом проходит месяц, и понимаю, что пора возвращаться к работе». Наверное, такие мысли не раз посещали вас во время карантина?

— Вопрос, куда уехать во время пандемии? Сейчас везде одно и то же. Никуда не скрыться. Везде нужно на карантине сидеть.

А вообще, конечно, можно о чем-то мечтать, но когда вдруг появляются условные Синицина – Кацалапов, то понимаешь, их нужно обязательно довести до самой вершины – до Олимпийских игр. А для этого условия работы в Москве прекрасные. Естественно, ни на Бали, ни в другом курортном месте я бы работать не смог. Для работы нужна предельная концентрация. А там, где солнышко, где море, как мне кажется, это расслабляет. Может быть, на старости лет что-нибудь и придумаем, но сейчас, с коронавирусом, я бы не стал ничего загадывать. Откровенно говоря, и не хочется.

Просто наслаждаюсь каждым днем. Радуюсь, что переехали в свой дом, что успели это сделать до карантина. Слава богу, нам есть где погулять, покататься на велосипеде. Наташа, как чувствовала, сказала: «Ну, давай переедем». Московскую квартиру мы не продавали, купили достаточно уютный дом под Москвой и попробовали жить за городом. И скажу, я замечательно добираюсь до работы. Трачу на дорогу в два раза меньше времени, чем когда ездил в «Олимпийский» из московской квартиры по пробкам. А здесь все довольно комфортно — 25-30 минут и я на работе. Мы очень довольны.

Недавно разговорились с Наташей, что трудно даже представить, как бы мы все это время с детьми на карантине находились в квартире. А тут я пожарил шашлыки, сели на улице, кушаем… Дети все время на воздухе гуляют, собаки бегают. С погодой, правда, иногда не везет. Но в любом случае нам повезло куда больше.

— Когда внезапно завершился сезон, сложно было переключить себя на что-то другое или мысли все равно крутились вокруг фигурного катания?

— Нет, не крутились. Надо было просто время убить. И, откровенно говоря, на третьей неделе карантина я стал просыпаться около 3 часов дня, в 5 вечера завтракал, смотрел какой-нибудь сериал, писал пару страниц своих мемуаров.

— Сами писали?

— Да, я уже полкниги написал. Показывал кое-кому из друзей, уважаемых мною людей, вроде всем нравится. Смеются. Книга такая с юмором получается. Пару недель назад, когда пошли поползновения, что скоро на лед выйдем, я забросил это дело. Но, думаю, когда придет вдохновение, вернусь. Мне предлагали пригласить хорошего писателя и наговорить книжку. Но мне кажется, я достаточно интересно выражаю свои мысли и думаю, людям будет интересно читать.

«Как говорил великий Игорь Моисеев: сначала ты ставишь сложно и плохо, потом сложно и хорошо, затем просто и плохо, а в итоге просто и хорошо»

— Не все фигуристы после завершения спортивной карьеры хотят быть тренерами. Вы же всегда об этом мечтали и даже готовили себя к этому. «Мне нравилось учить, тренировать, подсказывать, я понимал, это мое. Другое дело, сначала я освоил все это только технически, а ведь надо еще и психологом быть. Но потом я понял, что и это могу. Тренировать мне нравится не меньше, чем кататься самому, а может быть, даже и больше». Но быть тренером и называться тренером — не одно и то же. Когда вы сказали себе: я тренер?

— Еще когда сам катался с Майей Усовой. Мне нравилось учить. Очень. А уж когда я видел, что это получается, тем более, Майя, слава богу, была очень мудрой и послушной, и пробовала то, что я говорю. Так вот когда это начинало всё работать, Майя сама понимала, что становилось все в 10 раз удобнее, и не надо прикладывать такого количества усилий, потому что всё комфортно. И еще я понял потом очень важный момент: техника безумно важна, потому что, владея техникой, не затрачиваешь столько усилий, а получаешь удовольствие от катания.

Затем моей следующей парой стала Таня Навка с Колей Морозовым. Мне все нравилось в работе с ними за исключением того, что когда я сейчас смотрю те программы, то думаю, как же я все перегружал! Сколько же движений вставлял за доли секунды, и всё ни о чем и ни туда. Да, что-то было хорошее, сложное, но это никому не нужно. Сейчас я настолько перестроил свои постановки, но это, скорее, не тренерская история, а хореографическая. Очень сильно изменил свои постановки, в более правильную сторону, более музыкальную, более доступную. Как говорил великий Игорь Моисеев: сначала ты ставишь сложно и плохо, потом сложно и хорошо, затем просто и плохо, а в итоге просто и хорошо. Постепенно к этому приходишь, и из этого все и получается.

— За плечами тренера его личный опыт, плюс багаж знаний, который приобретается в работе с учениками. Не сглаживается ли острота ощущений, когда вы выводите своих спортсменов на старт или всё тот же адреналин, эмоции?

— Безусловно, адреналин. Но если вы спросите, что мне больше нравится: монотонная тренерская работа на катке или стоять в красивом костюме у бортика, то я отвечу, что на 90 процентов мне нравится больше работа на катке. Потому что на чемпионате Европы или мира, Олимпийских играх — сплошная нервотрепка и, по сути, от тебя уже ничего не зависит. Ты просто должен говорить ученикам какие-то правильные вещи, чтобы они не нервничали, но по большому счету там все зависит от них. Нервничаешь ты не нервничаешь, переживаешь не переживаешь — все зависит от того, что у спортсменов на данный момент в голове, в ногах, в теле, как ты их подготовил. И я замечал: чем лучше спортсмен готов, чем больше тренер уверен, что хорошо подготовил пару, то и катаются ребята на совсем другом уровне уверенности.

— Можно только догадываться, что переживает тренер, выводя учеников на лед, и во время их проката, когда нужно сохранять внешнее спокойствие и одновременно огонь внутри, чтобы передавать эту энергию и уверенность спортсменам.

— Так оно и есть. Ты не можешь быть равнодушным и в то же время не должен как «паркинсоник» подскакивать, чтобы спортсмен чувствовал, будто ты не в себе. Я стараюсь всегда быть спокойным, когда вывожу пару. Другое дело, могу с ними пританцовывать, но это как пойдет. Иногда вместе с ребятами всю программу танцуешь, иногда просто стоишь спокойно и пытаешься воспринимать все это без нервов, иногда начинаешь пританцовывать в концовке, когда чувствуешь, что все идет хорошо и сейчас самое главное, чтобы никто не «накосячил». По-разному. Но еще раз говорю, нервная работа на соревнованиях мне доставляет меньше удовольствия, чем ежедневная работа и постановочная работа.

— Как сделать ежедневные тренировки не рутинными?

— Я не знаю. Я могу кусок программы 20 секунд отрабатывать всю тренировку, два с половиной часа, и мне будет интересно, потому что улучшать можно бесконечно. И для спортсменов я стараюсь сделать это интересным, потому что, допустим, сначала не получается, потом пара-тройка «магических» замечаний, ерунды всякой — плечо вперед, бедро назад, и вдруг ты видишь, как картинка начинает раскрашиваться. Была черно-белой, а стала цветной. Постепенно добавляются новые краски. Это как картину писать. Поэтому для меня это всегда очень интересно.

— А если интересно тренеру, то интересно и спортсменам.

— Безусловно. Спортсменам, самое главное, нужно любить свою работу, свое творчество, чтобы от каждой ерунды – перетяжки, банальной ласточки – человек получал огромное удовольствие. И чтобы он исполнил это красиво, а может еще лучше, и, естественно, тренер должен спортсмена в этом заинтересовать.

«Если после ухода каждого ученика доводить себя до инфаркта, то сердце когда-нибудь не выдержит»

— В вашей тренерской карьере был момент, когда практически одновременно, думаю, не по своей воле, а в силу обстоятельств, ушли две ведущие пары – французы Наташи Пешала — Фабьян Бурза и наши Елена Ильиных – Никита Кацалапов. Что вы сказали тогда себе, чтобы выработать «механизм самосохранения»?

— Во-первых, всегда надо четко понимать, для любого человека основное — это семья. Слава богу, на тот момент у меня была семья, все было хорошо на этом фронте. Да и потом я всегда говорю фразу, возможно, она грубоватая: никто не умер. А ученики… они как приходят, так и уходят. Это закон жизни. Так было и так будет. И если после ухода каждого ученика доводить себя до инфаркта, то сердце когда-нибудь не выдержит. Философски надо подходить. Так же философски я объяснил себе ситуацию, когда одним голосом проиграл Олимпийские игры в 94-м. В жизни многие вещи случаются такие знаковые.

Да, вы правы, тогда я пережил очень сложный момент. Быть топовым тренером, выводить в сильнейшей разминке две пары и остаться ни с чем… Но, мне кажется, сильный человек потому и называется сильным, что умеет выходить из таких ситуаций с честью. В конечном счете, ничего страшного не случилось, пришли другие ученики, вернулся Никита Кацалапов… Жизнь такая штука, она все расставляет на круги своя.

— Когда Никита вернулся к вам с Викой Синициной, мне кажется, вы не стали ворошить прошлое, просто начали работать?

— Никита с Леной Ильиных уходили от меня дважды, в первый раз еще в юниорах, потом вернулись. И вот когда в третий раз Никита попросился с Викой, я его посадил перед собой, в глаза посмотрел и спросил: «Надеюсь, это в последний раз?» Он заржал: «Да, я вам обещаю». Ну, посмеялись. Что еще говорить…

Но я тоже стал уже другим человеком. Более лояльным. Стал больше слушать спортсменов, прислушиваться к ним, не командовать: всё, что тренер сказал, выполняем и точка. Нет. Нужно все-таки слушать. Если ты хочешь довести учеников до Олимпийских игр, надо быть с ними соратниками. Слушать, слышать и уметь настоять на своем.

«Я очень благодарен Вике, что она оказалась послушной и способной. Благодарен Никите, что он дотерпел до этого момента»

— За два минувших сезона Синицина – Кацалапов очень прибавили, хотя и в неудачном для них олимпийском сезоне у них была прекрасная программа под Рахманинова, в которой уже проглядывалась мощь, сила, широта катания, но все знают, чем закончился тот чемпионат страны. Как мне кажется, большую роль в продвижении пары сыграло не только то, что Никита стал иначе ко многому относиться, но и Вика раскрылась как спортсменка, как личность. И им стало интереснее друг с другом работать, они почувствовали себя равноправными партнерами?

— Если смотреть на прошедшие сезоны, то все-таки на чемпионате России в Петербурге эта пара была не до конца моей. И срывы, непонятно откуда берущиеся и продолжавшиеся все четыре года их катания у Марины Зуевой, и потом первый год у меня – это шло из прошлого. Но у ребят произошел качественный скачок после той самой программы под Рахманинова, когда случилось падение. Мне кажется, после того чемпионата они сели, серьезно обо всем поговорили, и я не мог их узнать, они стали другими по отношению к спорту, по отношению к тренеру, по отношению к самим себе, друг другу. Это сыграло очень большую роль.

Плюс ко всему, когда у Никиты была большая проблема с ботинком, и он не мог кататься вообще, пропустил месяц, Вика как послушная ученица приходила, и я с ней занимался по часу в день – индивидуально, над скольжением и техникой. А поскольку она — девочка умная и очень способная, действительно, все это впитывала как губка. Я никогда не забуду того момента, я просто видел, как она меняется буквально на глазах, что техника становится правильной. А все проблемы у Вики с Никитой были из-за чуть-чуть разной техники скольжения, различного понимания некоторых элементов, вроде бы простых элементов, но он едет, а она нет. И когда Вике я все объяснил, она выслушала и сказала: «Я очень хочу, вы мне покажите, я все сделаю» и работала как вол… Никогда не забуду слова Никиты, когда он вышел после травмы на первую тренировку, и они проехали с Викой пару кругов, после чего он подъехал ко мне (наверное, уже он сам не помнит), и спросил: «Что вы с ней сделали? Мне все удобно». И я горд этим моментом. Я очень благодарен Вике, что она оказалась послушной и способной. Благодарен Никите, что он дотерпел до этого момента.

И все-таки я скажу, они оба большие молодцы, потому что Никита здорово изменился в плане выступлений. Он все-таки стал другим. Он перестал тянуть одеяло на себя, перестал показывать: вот смотрите, какой я суперспортсмен, и где-то рядом Вика. Никита стал преподносить партнершу, как это делал Скотт Мойр, Кристофер Дин, как это делают все крутые партнеры. И я могу сказать, Никита — крутой партнер. Раньше он был талантливый, а сейчас крутой. И я надеюсь, что, читая это интервью, он не зазнается, а поймет, что все правильно делает.

— Произвольная программа на музыку Баха и Крайслера, с которой Вика и Никита завоевали серебро чемпионата мира, производила очень сильное впечатление. В ней все сошлось – музыка, мастерство исполнения, эмоции, любовь, страсть, отношения двух людей… История, которую они рассказывали на льду, была понятна без слов. Вы как-то сказали, что паре такого уровня сложно поставить плохую программу. Но это невероятно трудная задача, разве не так?

— Однозначно делать программы для таких пар – это большое удовольствие, потому что сразу видишь, это исполнено на достаточно высоком уровне. Но я люблю не так ставить: сделал и сразу доволен. Бывает, конечно, поставил, и все сошлось, супер. И все-таки я люблю попробовать три, четыре, пять разных вариантов на один и тот же музыкальный кусок и выбрать лучший. Предпочитаю покопошиться, поискать, попробовать, чтобы потом самому сказать: вау!

Я люблю поставить музыку и «набирать» интересные связки, элементы. Не элементы на «левел», а интересные связочки, кусочки, из которых потом делаешь программу. Порой, бывает, сложно попасть, угадать. Вот вы говорите Бах, а поначалу Вике с Никитой выбор музыки не понравился. Категорически. Вика говорила, что видит себя в старинном платье, танцующей какой-то минуэт, что все это скучно… И мне пришлось убеждать, говорить: «Доверься мне, дай, пожалуйста, поработать».

И когда программа начала вырисовываться и нашли кусок Крайслера, благодаря моему хорошему другу Эдгару Акопяну, спасибо ему огромное. Кстати, прошлогоднюю музыку Дворжака тоже нашел он — наш ангел-хранитель, настоящий профессионал. Так вот, возвращаясь к Баху, ребятам музыка не нравилась. Никита, правда, через 2-3 тренировки сказал: «Я люблю эту музыку». А с Викой было чуть подольше, но и она потом призналась, что услышала эту музыку по-другому и полюбила, прочувствовала и поняла, что наш хореограф Сергей Георгиевич рассказывал. А Петухов — большой любитель рассказать историю, как он говорит, сказочку, чтобы спортсмен понимал, что он катает. Чтобы это был не просто набор движений под музыку, а чтобы человек проживал эту программу на льду.

— На самом деле, та программа смотрелась очень современно, хотя и была поставлена под классику.

— Согласен. То, что там волшебная музыка Баха — играет огромную роль. Бах – это Бах, ничего тут не попишешь. Хочется, конечно, чтобы не говорили: вот, все время одинаковое ставишь. Хочется рискнуть, хочется попробовать. Может, и рискнем. Может, и попробуем. Но в каждом риске есть риск. Поэтому иногда я спрашиваю себя, почему должен рисковать я, пусть другие. Но, подумаем. Думаю, рискнем.

«Тем и хорош наш спорт, что все разные, все видят по-разному хореографию»

— Возможно, тут нужно еще правильно выбрать время для экспериментов. В свое Елена Бережная и Антон Сихрулидзе за год до Олимпийских игр представили потрясающую программу «Чаплин», а в Солт-Лейк-Сити катали более традиционную, классическую. Как потом объяснила тренер Тамара Москвина, в олимпийский сезон новаторство не всегда приветствуется. Почему, кстати, сейчас в танцах не так много «сюжетных» программ? Помнится, Кате Бобровой и Диме Соловьеву вы ставили программы с историями про сумасшедших, слепую девушку…

— Просто так совпало. Многое зависит от спортсменов. Катя с Димой — одно, Вика с Никитой — другое. Например, в «Поющих под дождем» легко читаемый сюжет. И когда мы поставили эту программу, я сказал Петухову: «Сергей Георгиевич, давай, украшай», а он ответил, чего тут украшать, и так все понятно. Люди чувствуют музыку, потому и катаются так, что украшать ничего не надо. Так что каждая программа очень сильно зависит от исполнителей, от выбора музыки… Кате с Димой нравилось катать программы с историями, идеями, и этим они прикрывали какие-то моменты, которые нужно было прикрыть. Но тем и хорош наш спорт, что все разные, все видят по-разному хореографию.

— В первый сезон, когда вы вышли с парой Боброва – Соловьев, меня удивил, если не сказать, поразил неожиданный подбор музыки в их коротком танце – полька из фильма «О бедном гусаре замолвите слово» и вальс из фильма «Экипаж». Как вам удается находить и соединять такие, казалось бы, разные музыкальные отрывки, которые в программе смотрятся как одно целое?

— Андрей Петров — один из лучших композиторов в истории нашего кино. А Альфред Шнитке написал гениальную музыку к «Экипажу», которую можно просто слушать и она подойдет к любому фильму. Просто гений всегда хорошо сочетается с гением, вот это и произошло.

Когда я услышал вальс из «Экипажа», а у меня хороший музыкальный слух, то сразу включил польку, и все сошлось. И по музыке, и по сюжету. Единственное, что не срасталось, рев самолета в самом конце, но мы сделали, будто это вьюга, метель, и никто ничего не заметил.

— Вы нередко используете музыку наших композиторов для программ. Считаете, нашим фигуристам это помогает глубже прочувствовать и раскрыться?

— Ничего подобного. Просто музыка бывает либо хорошей, либо нехорошей. Я беру музыку, которая цепляет меня. Пытаюсь донести ее до своих ребят, хотя часто бывает, что им не нравится, не хотят под нее кататься, и приходится прислушиваться, отдавать другой паре. Я сам был спортсменом и представляю, как подходишь к тренеру, а он тебе говорит: будете катать программу под эту музыку. А я ее ненавижу, не хочу катать, но тренер отвечает, что он видит и знает, это будет попадание. И вот ты год мучаешься, катаешь программу, которая тебе не нравится… Поэтому в этом вопросе, особенно когда у тебя спортсмены уровня призеров чемпионата мира, надо находить понимание. Взаимопонимание.

«Пары высочайшего уровня, будем говорить о первой пятерке, что в то время были классные, что сейчас классные»

— Насколько сейчас изменились танцы на льду? Мне кажется, они стали сложнее и потому интереснее.

— Я согласился бы, но скажу так: сейчас мне интересно смотреть в танцах последние две разминки. Хотя и в то время, когда и мы катались, и Дины, тогда тоже можно было смотреть две последние разминки. Да, сейчас всё по-другому стало. Но я как человек старой закалки до сих пор с удовольствием пересматриваю программы Торвилл – Дин, мне действительно это нравится. Люди катали в 84-м году программы, которые, пожалуй, посложнее всех, которые мы видим сейчас. Сложнее — в общем и целом. По элементам нет. Сейчас появились вращения, сумасшедшие твиззлы, очень сложные «лифты» (поддержки), дорожки, крюки, выкрюки, которые нам были абсолютно не нужны. С поддержками лично я имел бы большие проблемы, потому что я был такой же как Лозон, не имел «кораблика», и пришлось бы включать голову, придумывать поддержки. У Лозонов (Патрис Лозон – канадский фигурист и тренер, выступавший в дуэте с Мари-Франс Дюбрей – прим.), кстати, были одни из самых интересных поддержек, несмотря на то, что он был без «кораблика». Потому что это заставляет, мотивирует придумывать совершенно другие вещи, неординарные.

Что касается вращений, я никогда их не делал, хотя, может, и смог бы… Трудно сказать, сложнее стало или нет. Просто пары высочайшего уровня, будем говорить о первой пятерке, что в то время были классные, что сейчас классные.

Да и не только пары. Здорово катался Робин Казинс, Джон Карри, Бобрин, Овчинников… Просто это было другое время. Сейчас мы восхищаемся Нейтаном Ченом, Патриком Чаном, восхищаемся Юдзуру Ханю, конечно. Нашими девочками. Но время движется вперед, все меняется. И я бы так не сравнивал. Хотя, безусловно, такого уровня кошачьего скольжения, какое у Юдзуру Ханю, не было ни у кого. Смотришь на японца и есть ощущение, будто это человек с другой планеты. Это, как знаете, Майкла Джексона уже нет, а ты слушаешь его музыку, и она кажется абсолютно современной. И я больше чем уверен, еще лет 50 она будет восприниматься современной. Например, «Мы с Серегой долбим лед» или «Вите надо выйти» очень скоро забудутся, хотя сейчас это модные треки. А вот Майк Джексон со своими композициями на века. Вот это и называется словом «гениально». Так же и в спорте.

— С понедельника вы с ребятами возобновляете тренировки на «Москвиче», а почему не у себя на катке «Лаура», он еще закрыт?

— Пока закрыт. На каждом катке должны быть соответствия требованиям Роспотребнадзора. И, во-первых, нужно, чтобы нам дали разрешение выйти на «Лауру», а затем дали финансирование именно на «Лауру». Школа «Москвич», где мы числимся, предоставляет нам лед. Нам объяснили: зачем мы будем где-то еще оплачивать, если стоит свободный каток. И я их прекрасно понимаю, очень бережливое и правильное отношение к финансам. Естественно, на катке будут соблюдаться все меры предосторожности.

— Наметки новой программы уже есть? Хотя у вас они всегда есть.

— Мы любим выйти на лед, включить музыку и что-то набрасывать, набрасывать, и оно само станет понятно, в каком направлении двигаться. Может, и рискнем поэкспериментировать. Но посмотрим.

А вообще, у меня мечта, чтобы в этом году случились соревнования. Хоть какие-то. А то, как вторая волна пандемии накроет, и будем снова дома сидеть. Во всей этой ситуации меня больше всего напрягает неопределенность. Я больше всего не люблю делать пустую и бездумную работу. Если мы поставим программу, все подготовим, а потом… Как мы здорово были готовы к чемпионату мира в этом году, и вдруг нам объявляют, никто никуда не летит. Как сейчас помню, 13 марта прошла последняя тренировка, а с 14-го мы сели на карантин. Поэтому сейчас рассуждать о новой программе, смене стиля, учитывая все, что происходит… Хотя я бы в связи с ковидом, и рискнул. Вдруг мы все сядем по домам и вообще на лед не выйдем.

— Не дай Бог.

— Ну, так и вспомнить будет нечего.

— Тем более, и сезон не олимпийский.

— Тем более, непонятно, какой сезон будет олимпийским – 2022 или 2023. А так хоть попробуем. А когда еще?

— Удачи. Будем надеяться на лучшее. Спасибо за интервью. Очень интересный разговор получился.

fsrussia.ru