Алексей Ягудин: «Зрители не должны знать о моей боли»
Природой ему дано было многое. Конечно, ведь олимпийскими чемпионами просто так не становятся. Вот только все победы его не благодаря, а вопреки. Еще в раннем детстве у Алексея Ягудина обнаружили физический изъян, с которым не то что покорять Олимп — на профессиональный лед выходить нельзя. Но что ж поделать, если характер чемпионский.
— Десять лет назад вы стали олимпийским чемпионом. Не думали тогда, что это фактически ваша лебединая песня в спорте?
— Не могу сказать, что все произошло случайно и вдруг. Это не было новостью для меня, давно уже беспокоило бедро. Просто не знал, что там на самом деле, планировал выступать и дальше. Конечно, я переживал, когда по состоянию здоровья пришлось завязать со спортом, но в принципе спокойно воспринял этот факт. Понимал, что смогу оставаться в фигурном катании достаточно долго — пускай это будут уже не соревнования, а шоу.
— Тот день, когда услышали «Леша, это все», можете вспомнить?
— А не было такого приговора, никто не говорил мне, что точно все. Сказали: да, будет болеть, попытаемся что-то сделать. Я выезжал в Канаду на лечение — как-то не слишком помогало. Мне вводили очень сильные препараты, на какое-то время боль утихала, я выступал… После Олимпиады я же выступил еще на пяти соревнованиях и ни одного не проиграл. Затем боль усилилась, я подумал: ладно, выжду какой-то период, отойдет немножко — начну опять тренироваться. И в тот год я проехал с турами по Америке и Канаде, выступил в 72 шоу. Потом уже начал осознавать, что операция неизбежна. Но я думал, что вернусь к Турину (к следующей зимней Олимпиаде. — Ред.), был такой настрой. Перед операцией заехал в Нью-Йорк к Коле Морозову, моему бывшему хореографу, который работал со мной на Олимпиаде в Солт-Лейк-Сити, мы поговорили о музыке, о программе, потренировались. И тогда я выполнял абсолютно все — любые прыжки, кроме четверного. Правда, хватало меня только на 20 минут — потом уходил с катка, потому что нога просто волочилась. Лег на операцию, после нее приехал в Россию, начал потихонечку ходить, потом бегать, тренироваться. Но примерно за год до Турина я уже окончательно понял, что это все, пора заканчивать.
— В 25 лет. Неужели паники не было?
— Вообще никакой. Конечно, когда всю жизнь занимаешься одним делом и потом у тебя что-то кардинально меняется… Это как новый телефон, знаете. Если покупаешь аппарат той же марки, ты в нем все понимаешь, а если какой-то другой — то должно пройти время, чтобы адаптироваться, привыкнуть. Кроме того, я всю жизнь соревновался, ничего другого не было в голове, а тут как бы раз — все обрывается и непонятно: что дальше? Я понимал, что все равно будет фигурное катание, все равно выступления многочисленные. Просто немножко тосковал именно по соревнованиям.
«ТАРАСОВА КРИЧАЛА: “ХВАТИТ, ТРУС! ТЫ ЧЕГО, БОИШЬСЯ?!”»
— Просто не секрет же, что многие бывшие спортсмены психологически ломаются. Не находят себе места в новой жизни, что приводит к драмам, к трагедиям. Это фигуристам повезло — в шоу можно кататься хоть до 60 лет, как Бестемьянова с Букиным…
— Да, когда закрываются эти двери, ты не понимаешь, что дальше, — это действительно правда. И действительно нам очень сильно повезло, что у фигурного катания после спорта есть продолжение. Что же касается драм и трагедий… Вы знаете, когда человек спивается и потом продает квартиру, мне кажется, это просто слабость характера. Когда говорит: ой, я не нашел времени, не успел, — только оправдание. Потому что, если есть желание, можно сделать очень многое.
— А что можно сделать, если вас выносят со льда, как было в Германии в 2007-м?
— Да, в перерыве между отделениями мне стало плохо. Все равно вышел на лед, но только до первого прыжка, после чего нога перестала работать. Действительно, выносили, бывало такое. И те, кто работал со мной в турах, знают, что подобных случаев было достаточно много. Когда на таблетках, на уколах выходишь, ногу не трогаешь, лишь бы она просто доехала до конца номера. С улыбкой на лице катаешься, потом заходишь в подтрибунный тоннель, там просто падаешь, и тебя относят к доктору. Помню, из города в город переезжали, и я, не выдерживая боли, буквально просил: «Остановите автобус, сделайте что-нибудь, нога очень сильно болит!» До операции такое случалось, и не раз, просто я не люблю говорить о боли. Это же мои проблемы. Зрители пришли, заплатили за билет, чтобы посмотреть шоу, и никого не волнует, что с тобой в этот момент. Поэтому я никогда особенно о травмах не рассказывал, понимал: это должно волновать только меня.
— Извините, Алексей, но это же не вдруг обнаружилось, что у вас врожденный дефект тазобедренного сустава? В детстве, в юности врачи не пугали, что вам попросту нельзя фигурным катанием заниматься?
— Знаете, у нас, спортсменов, такая поговорка есть, наверное, слышали: если ты проснулся и тебя ничего не беспокоит, значит, ты — труп. Счастлив тот спортсмен, который проходит свою карьеру с минимумом травм. Что касается меня, то с детства не то что болело, просто были какие-то непонятные ощущения, и я даже не мог понять где. То ли колено, то ли бедро — и врачи не понимали. Но раньше как было: в детстве, помню, идешь в метро с рюкзаком, вдруг раз — чего-то нога не работает. Встряхнул немного — пошел дальше. И с каждым годом болезненные периоды случались все чаще, проходили дольше. Вплоть до того, что нога уже волочилась.
— А на «золотой» Олимпиаде в Солт-Лейк-Сити?
— До Олимпиады мы проверяли все, с Татьяной Анатольевной Тарасовой ходили делали снимки ноги, спины — всего чего угодно. Ни один снимок ничего не показал. Надо было делать МРТ, что, собственно, после Олимпиады я и сделал. Помню, сказал Татьяне Анатольевне: «Ну что ж такое, так хочется дальше соревноваться». Отвечает: «Леш, хорошо, что сейчас ты не можешь кататься. Если бы полгода назад, ты бы не смог откатать Олимпиаду». А накануне Солт-Лейк-Сити, за неделю до отлета, у меня даже был конфликт с Тарасовой. Говорю ей: «Болит, не могу тренироваться». Она мне: «Хватит, трус! Ты чего, боишься?!» — «Да я не боюсь!..» — «Что за непонятная травма!» — «Да нет, Татьяна Анатольевна…» Тут она вспылила, сказала, что не полетит никуда. Два дня мы побурчали друг на друга, потом я подошел к ней, говорю: «Татьяна Анатольевна, извините меня, пожалуйста, попробуем что-нибудь сделать…»
— И выступали на уколах?
— Не только — на всем чем угодно. На уколах я провел и следующие полсезона после Олимпийских игр. Но перед Турином понял, что все бесполезно и никому это не надо, даже мне. Потому что открывались новые возможности. Когда переехал в Россию, я увидел, что здесь абсолютно все только начинается и совершенно другая жизнь. Конечно, есть люди, такие как Женя Плющенко, которые продолжают соревноваться. Ради бога — это его выбор. Что касается меня, то я подумал: а зачем? Ты уже достиг наивысшей точки. Ну сколько можно — двукратный олимпийский чемпион, трехкратный? Какая разница?! Все равно ты олимпийский чемпион. Поэтому лучше уже не бороться с травмами, а потратить это время на поиск себя и создание фундамента для будущей жизни.
«СЕЙЧАС УЖЕ СОВСЕМ ДРУГАЯ ЖИЗНЬ»
— Будущее связываете с шоу-бизнесом?
— Я связываю свое будущее с телевидением, кино и театром. Как раз после нашей беседы иду в Дом актера, сегодня вечером у меня спектакль. Так что в театре играю, пытаюсь сниматься. Конечно, фигурное катание — основная моя работа, это мой бизнес. Но когда появляется свободное время, стараюсь развиваться в разных направлениях, и театр — одно из них.
— Какие-то курсы сценические заканчивали? В Америке, может быть…
— Пока нет. Я думал об этом, но сейчас просто некогда — все равно фигурному катанию уделяется больше всего времени. Но хотелось бы и поучиться тоже. Хоть уже и в спектакле играл, и сериал был «Жаркий лед», и какие-то эпизодические роли в других фильмах. И все равно: если есть возможность научиться еще чему-то, нужно обязательно воспользоваться, это просто поможет в будущем. Тем более что я действительно очень хочу этим заниматься.
— Во время ледовых телешоу пресса активно вас сватала к разным известным красоткам. Могли бы жениться на девушке из шоу-бизнеса?
— Конечно. Это прежде всего не шоу-бизнес, а отношения с человеком. И чем этот человек занимается, мне абсолютно все равно.
— Но в итоге выбрали себе жену из своей песочницы. Причем практически в прямом смысле — знали-то Таню с детства, наверное?
— В том-то и прикол, что знал. Тем более что я дружил и дружу с ее партнером Максимом Марининым, и на соревнованиях мы очень часто просили, чтобы нас селили вместе. То есть, конечно, я знал Таню, но повседневного общения с ней не было — только на соревнованиях. А потом, когда и у нее спорт закончился, и у меня, что-то такое произошло… Просто когда ты в спорте, кроме соревнований и тренировок, ничего не замечаешь. У всех глаза перекошенные — либо завтра соревнуемся, либо послезавтра. Не до того. А в турах мы были все время вместе: разъезды, автобусы, поезда. Началось нормальное общение, начал узнавать человека. Сначала, когда встретились в туре, я, конечно, и подумать не мог, что будем жить вместе. Потом просто понял, что Таня мой человек: по интересам, по взглядам.
— Семья вас сильно изменила?
— По внутреннему состоянию, наверное, нет. Единственное, конечно, — стал более ответственным. Когда один, тебе все равно, что из еды покупать домой, помыл посуду или нет. Ты вольный человек: ни перед кем не отчитываешься и ни за кого не отвечаешь. Как фигурист-одиночник. В паре, там по-другому: если кто-то из партнеров срывает элемент — виноваты оба. Так же и в жизни. Поэтому сейчас у меня все несколько иначе. Дочка в садик пошла — это все-таки немножко другая жизнь.
— Будущих фигуристов, по-моему, года в три на коньки ставят. Вы еще не успели?
— Мы с Таней поставим, конечно, ее на коньки, но в большой спорт отдавать не хотим. Безусловно, какая-то физкультура, что-то спортивное в ее жизни будет присутствовать, потому что спорт дает общение со сверстниками, здоровье укрепляет, характер. Так что обязательно в какую-то секцию Лизу отдадим, может быть, даже в фигурное катание, но именно чтобы покаталась в удовольствие. Если уж захочет дальше — ладно, бог с ней. Но заставлять точно не будем…
mirnov.ru