Бестемьянова и Бобрин: в нашем театре мы заставляем людей сопереживать

Знаменитому советскому фигуристу Игорю Бобрину исполняется 60 лет. Свой день рождения маэстро отпразднует спектаклем Театра ледовых миниатюр, бессменным художественным руководителем которого он является, под названием «СОЧИнение 6,0». Конечно же, рядом будет супруга Игоря Анатольевича — олимпийская чемпионка в танцах на льду Наталья Бестемьянова. Корреспондент агентства «Р-Спорт» Анна Манакова поговорила с великими спортсменами об их детище — ледовом театре, о жизни в фигурном катании, о былых и нынешних временах в их любимом виде спорта.

Наталья Бестемьянова и Игорь Бобрин

— Игорь Анатольевич, все знают, что Театр ледовых миниатюр — это ваша жизнь. За современным фигурным катанием следить время остается?

Наталья Бестемьянова и Игорь БобринИгорь Бобрин: Конечно, это наша обязанность. Наш театр, который существует уже 28 лет, построен на базе фигурного катания, поэтому мы должны быть в курсе веяний в нашем виде спорта. Должны следить за теми, кто скоро может закончить выступать в любительском спорте и может быть принят в наш театр.

— Как лидера сборной СССР своего времени, чемпиона Европы и призера чемпионата мира, огорчает, что российский одиночник на Олимпиаде в Сочи, кто бы им ни был, вряд ли сможет претендовать на медали?

ИБ: Давайте не будем сбрасывать со счетов Женю Плющенко. Хотя не знаю, что у него сейчас со здоровьем. Желание участвовать в Олимпийских играх у него огромное, а здоровье не всегда помогает в этом. Что касается других ребят, то существует определенный провал. И в этом «виноват» и Женя, потому что слишком много спортсменов пошли его путем, копируя его катание. А копия, как известно, хуже оригинала. В этом я вижу нашу беду: нет индивидуальностей, нет личностей, которые бы могли в полной мере заявить, что можно кататься как-то по-другому. Если быть нескромным, сделать то, что в свое время сделал я.

— А Максим Ковтун? Верите в него?

ИБ: Здесь все зависит от психологии, как он подготовится. Он бывает и пятым, и пятнадцатым. А Олимпийские игры — это особенные соревнования, их нельзя сравнить ни с одной категорией соревнований. Это совсем другой накал борьбы, должны быть другие нервы. И в психологическом плане, мне кажется, пока иностранные спортсмены готовы лучше, чем мы.

— С одним из них, японцем Юдзуру Ханью, вы работали. Кто кого нашел в вашем сотрудничестве, он вас или вы его?

ИБ: Нас с супругой пригласила японская Федерация фигурного катания. Они знали о нас и о том, что я ставил программы Лене Бережной и Антону Сихарулидзе, с которыми они стали олимпийскими чемпионами, ставил программу, с которой стала чемпионкой мира Ирина Слуцкая. Мы вместе с Наташей ставили программу Саше Смирнову с Юко Кавагути, так что у меня большой послужной список в плане постановочной работы. И здесь я участвовал не как тренер, а как хореограф и постановщик программ. Видимо, японцы все просмотрели, им понравилось, и они решили, что будет выгодно пригласить такого человека для молодого спортсмена.

Я помню, что у нас сразу сложились потрясающие отношения со спортсменом. Как он тренируется, как исполняет требования постановщика! А требования иногда бывают такие, что нужно что-то попробовать, и не факт, что это будет в программе. Он безоговорочно пробовал все, и каждый тренировочный прокат у него был в полную силу до пота, до изнеможения, чуть ли не до потери сознания. Когда приехало японское телевидение снимать, как он работает с нами в Москве, я думал, это будет его последний день в жизни, так он старался (смеется).

Наталья Бестемьянова: В наших головах сидит мысль, что японцы в плане работоспособности какие-то другие. Год назад перед чемпионатом мира, на котором Ханью стал третьим, приезжало телевидение. После интервью с Ханью они пришли к нам, и я не могу понять, в чем дело, они нас прямо разглядывают. Потом переводчица объясняет: «Он в интервью сказал, что идет на каждую тренировку с диким страхом. Он боится, что не доживет до конца тренировки». Вот так он отдавался работе, так он верил в то, что мы ему даем. Он очень талантливый парень, но при этом на каждой тренировке он работал действительно как в последний раз. Мало кому дано так тренироваться.

ИБ: Мой тренер Игорь Борисович Москвин, заслуженный тренер СССР, говорил достаточно стандартную пословицу, на которую мы, молодые, махали рукой, потому что она звучала очень сухо. Он говорил следующие слова: количество всегда перейдет в качество. Вот такая простая житейская мудрость.

— Ханью может выиграть в Сочи?

ИБ: Там может выиграть любой из всей первой десятки спортсменов. Они все едут туда за олимпийским золотом.

НБ: Это главный старт жизни!

ИБ: Могу отметить, что Ханью достаточно эмоциональный спортсмен, он делает интересные творческие программы. Это в какой-то мере может помешать: у него не стальные нервы. Но, тем не менее, у него уже достаточно большой соревновательный опыт, он не раз доказывал, что в решающие моменты может собраться. Наверное, не патриотично будет говорить, что я буду за него болеть. Но я однозначно буду желать ему успеха.

***

Наталья Бестемьянова и Игорь Бобрин— Игорь Анатольевич, когда вы ушли из фигурного катания, особой конкуренции у вас не было. Почему не стали продолжать?

ИБ: Я бы не согласился, что не было конкуренции. Меня попросили уйти из спорта. С обидной такой формулировкой — «мы больше не нуждаемся в ваших услугах». Это мне сказал председатель спорткомитета СССР товарищ (Марат) Грамов. Было обидно слышать такие вещи… Я имел личное приглашение на следующие чемпионаты Европы и мира, но руководство решило просто спортсмена не везти! Меня не пустили, а другого они не могли взять. Смысл этого был в следующем: если в Советском Союзе на внутренних соревнованиях меня ставили на какие-то третьи-четвертые места, то за границей я мог выиграть у своих соотечественников, потому что судили уже не советские судьи, а иностранные. Тем самым я бы отбросил их на дальние места. А за несколько лет до Олимпийских игр нужно было обкатать молодежь…

НБ: Один год оставался до Олимпиады! Ты бы спокойно докатался и прекрасно выступил на Олимпиаде. Просто тренеры боролись с тренерами, это была такая абсолютно спортивная интрига, и вас «сожрали» — вот что произошло.

ИБ: Но при этом я, может быть, даже и рад, что «сожрали», как сказала Наташа, потому что был стимул доказывать, что ты не верблюд. Поэтому и образовался театр, где, может быть, другими средствами, более театральными, мы доказывали свою интересность. Зрители были признательны за наши выступления, когда мы в другой ипостаси, но, тем не менее, выходили на лед. И я катал своего «Ковбоя», своего «Паганини», танец с невидимой партнершей, «Официанта» и все те программы, которые нашим чиновникам не очень нравились — все это переросло потом в создание театра. Первый спектакль, который у нас вышел, был достаточно амбициозным с названием «Немое кино, или Размышление на тему Чарли Чаплина», где я играл образ великого комика. Зрителям понравилось, чиновники поняли, что это может быть финансово выгодно и дали добро на организацию Театра ледовых миниатюр под руководством Игоря Бобрина при Челябинской областной филармонии.

— Вы были очень популярны, а чемпионом мира так и не стали. Не обидно?

ИБ: Я был бронзовым призером чемпионата мира, чемпионом Европы и трехкратным чемпионом СССР, и я бы сказал, пусть это прозвучит грубо, что мне этого было достаточно. Я никогда не ставил во главу телеги спортивный результат – это, наверное, была моя ошибка. Мне нравилось выступать, радовать зрителей, а об оценках жюри и занятом месте я уже думал во вторую очередь. То есть выступал как настоящий любитель, а не профессионал. С другой стороны, я вынес из фигурного катания только светлые воспоминания, все только хорошее. И о том казусе с министром спорта, о котором мы рассказали, стараюсь не вспоминать.

Игорь Бобрин— О том, как вас вызывали на бис со «Спящим ковбоем», ходят легенды…

ИБ: Во время показательных выступлений, особенно когда это были туры по Сибири, после всех чемпионатов, приходилось выходить по семь раз — я специально посчитал. И половина из этих выступлений были спортивными программами. Такие короткие программы, как «Паганини», «Шпага» и «Официант» – это все спортивные программы, очень насыщенные, очень динамичные и физически сложные. Я исполнял как минимум три спортивные программы, но все равно, что бы я ни начинал делать, какую бы драматическую позу я ни принимал на льду, почти на каждых выступлениях в тишине зала слышался голос: «Игорь, «Ковбоя» давай!» (смеется). Этим я заканчивал свое выступление, и приходилось с «Ковбоем» выходить еще восьмой раз на бис. Вот такая была неистребимая любовь к русскому «Ковбою»…

— Кому принадлежит идея этого номера?

ИБ: Мне принес музыку мой друг Леша Головкин, которому тренер хотела ее поставить, его паре. Он принес и сказал: «Игорь, я отдаю ее тебе, потому что чувствую, что не справлюсь. Это будет твое». Он мне просто подарил эту музыку, а идеи там никакой. Это просто хохма, и слова там очень простые: «Ковбойская работа никогда не кончается» (A cowboy’s work is never done). Потом сразу же появилась шляпа, рубашка в клетку, шарфик… Ничего не играл, как представлял себе ковбоя по единственному фильму, который тогда показывали в Новый год, по-моему, «Лимонадный Джо» — вот примерно такого ковбоя я и слепил на льду.

— Вы были Чаплином на льду, а еще поставили две программы на эту тему Бережной и Сихарулидзе. Чем этот образ вам близок?

ИБ: Когда погружаешься в творчество Чаплина, то персонаж, которого он играл, становится очень близок просто по жизни. Он иногда неловкий, застенчивый, трогательный, вдруг становящийся мужественным, с какими-то комическими моментами, любящий, добрый… Перед тем как сделать и спортивную программу, и спектакль, и программы для других спортсменов, я прочитал всего Чаплина и посмотрел все его фильмы. Читать биографию Чаплина невозможно, потому что там через каждую строчку 5 долларов, 20 долларов, 30 долларов…

НБ: Как обманули…

ИБ: Он описывает экономику и финансы — для себя там ничего не почерпнешь. А его кинематографическое творчество велико до сих пор. Все эти качества, о которых я сказал, он показывал именно на экране. У меня в московской квартире все уставлено Чаплином. Когда включаешь фильмы, ты можешь смеяться, но вдруг в носу защиплет от трогательности взаимоотношений Чаплина и цветочницы — это просто на уровне высокого драматического искусства. Что-то родное есть, поэтому и близок.

— Огромное количество фигуристов катали Чаплина. Кому это удавалось лучше всего?

НБ: Это однозначно наш спектакль «Немое кино». Он шел более пятисот раз – это очень много для такого молодого искусства, как театр на льду. Когда Игорь выступал в этом спектакле и перевоплощался, это было что-то необыкновенное. После него все остальное было просто шаблоном и копией, хотя Сихарулидзе был очень хорош в «Чаплине». Но с Игорем в спектакле, конечно, не может быть никаких сравнений.

ИБ: Давай все-таки на первое место поставим Чарльза Спенсера Чаплина, а потом меня… (улыбается)

НБ: В конце спектакля Игорь сажал цветок и уходил. В начале цветок у него все время падал, а в конце, когда он прошел весь этот путь, он выращивал цветок на льду. У нас есть кадры со спектакля в Линце, в Австрии, где люди довольно жесткие и малоэмоциональные, на них — женщина, у которой текут слезы, когда цветок посажен и Игорь уходит чаплиновской походкой. И так было в каждом зале… Конечно, Игорь не выиграл чемпионат мира, но сегодня есть факты, которые лучше говорят о том, правильно ли сложилась его жизнь. Театру скоро 28 лет, мы объехали более 50 стран, более девяти миллионов зрителей посмотрели наши спектакли. Это история, это факты, которые демонстрируют все то, чего Игорь достиг после того, как был, в общем-то, выгнан из советского спорта.

— В этом сезоне программу на тему Чаплина поставили Вера Базарова и Юрий Ларионов. Партнер в этой паре не имеет ничего общего с Чаплином – наоборот, полная противоположность. На ваш взгляд, должен ли фигурист быть внешне похожим на Чаплина?

ИБ: Я изначально, когда делал спектакль, отказался от настоящей тросточки, усов и котелка – атрибутов, по которым сразу можно узнать Чаплина. Я еще раз хочу повторить, что Чаплина сыграть невозможно. Можно сыграть образ Чаплина, что-то у него подметить, но ты уже говоришь не его языком, а своим, то, что ты сейчас думаешь и чувствуешь. И так у нас со всеми спектаклями. Возьмем, допустим «Лебединое озеро» и «Ромео и Джульетту». Это идет на сценах балетных театров, но у нас абсолютно другая версия, у нас нет автоматического переноса сюжета, драматургии театральных постановок на лед. В отличие от каких-то других коллективов, которые все просто перекладывают. Конек не позволяет делать то же самое, что делали в свое время Михаил Барышников, Галина Уланова, Майя Плисецкая и другие. У нас есть специфика льда. И ботинок у девочек для «Лебединого озера» не очень-то красив… Поэтому это нужно скрывать и ставить совсем по-другому. И в Чаплине мы не переносили фильмы, мы просто рассказали свою историю, как бы пропуская ее через призму такого героя, как Чарли Чаплин.

***

— Наталья Филимоновна, вы были чемпионкой СССР среди юниоров в одиночном катании, но потом ушли в танцы. Почему?

НБ: На самом деле, у меня не было особого выбора. Я выиграла Кубок СССР среди юниоров, и в этот момент в сборную ворвалась Елена Водорезова, и все девочки, которые мыслили перспективами чего-то достичь, были положены на лопатки ее прыжками, каскадами и катанием. Она каким-то образом перечеркнула все то, чему мы научились. Поэтому очень большая плеяда девочек-одиночниц просто закончила кататься, когда Лена ворвалась в сборную и начала все выигрывать. И я понимала, что надо куда-то уходить. Кататься просто для того, чтобы кататься, мне не хотелось, хотя я очень любила это делать. Меня уже посещала мысль, что я уйду в балет на льду, но в этот момент оказалось, что Андрей Букин ищет партнершу, и Татьяна Анатольевна Тарасова предложила мне кататься с ним.

Наталья Бестемьянова— Как вы относились к Джейн Торвилл и Кристоферу Дину, которым проиграли на Олимпиаде 1984 года — как к соперникам или чуть-чуть кумирам?

НБ: Я никогда не формулировала для себя тот результат как поражение Торвилл и Дину. Мы заняли второе место на Олимпийских играх и сделали огромный шаг вперед для своей карьеры — для нас это был огромный успех. Просто пресса в нашей стране очень много говорила о том, что наша программа так удачна, что мы можем соревноваться с ними. Даже у меня от этого такая мысль закралась в начале сезона. Но там не было никакого соревнования, нас даже близко к ним не подпустили, Торвилл и Дин стали первыми.

Помню, как на чемпионате Европы буквально за два дня до старта я вышла посмотреть, как они катаются. Я сорвала свою следующую тренировку, потому что они мне так понравились. Они действительно были великими фигуристами, они были фантастическими, но я не могу говорить, что они были моими кумирами, потому что мы одного возраста. Моими кумирами были Людмила Белоусова и Олег Протопопов, потому что они уже были звездами, когда я встала на лед. И я хотела кататься, как они, пусть они были и спортивной парой, а я стала выступать в танцевальной паре.

— Потом Торвилл и Дин ушли, и в следующие четыре года вы выиграли все турниры, в том числе Олимпиаду в Калгари. Без англичан скучно не было? Или соперники были серьезными?

НБ: Вы даже не можете представить, какими силами давалась нам каждая победа и что это было для нас. Как-то вышло интервью одного фигуриста того времени, в котором он говорил, что пока Бестемьянова с Букиным не уйдут, им придется стоять «в очереди». Я так смеялась над этими словами, потому что, пока он стоял, я билась на тренировке над каждым шагом и тратила огромное количество сил, чтобы быть на этом первом месте. Если кому-то казалось, что он просто стоял «в очереди», то это смешно. Ни одна медаль не давалась просто так. Это кажется, что четыре года мы выигрывали и выигрывали, но сколько за этим стояло нервов, труда… Мы каждый раз тренировались как в последний раз, мы привыкли так тренироваться! И мне кажется, что если бы сегодня многие наши танцевальные пары так тренировались, то, наверное, они бы не мечтали о третьем месте, а выигрывали. Просто сегодня так не тренируются. Ведь это не как у певцов: записал фонограмму и вышел. У нас такого не может быть: каждый раз ты выходишь, и тебе девять судей должны поставить оценку.

ИБ: В очереди у нас сейчас футболисты стояли, чтобы попасть на чемпионат мира. Но отстояли.

***

Наталья Бестемьянова и Игорь Бобрин— Есть мнение, что в российской школе танцев на льду чрезмерный упор делается на драматизм постановок. Не в погоне ли за театральностью нынешние тренеры несколько ослабили внимание к технической подготовке?

НБ: Нет, это неверное мнение. Про это можно было говорить при старых правилах. Новые правила абсолютно это перечеркнули. Сегодня же тренеры, как бухгалтеры, сидят и считают обороты, они должны пересчитать количество твиззлов, количество элементов. На саму постановку программы и реализацию идеи, какой-то драматической мысли, остается очень мало. Надо быть действительно очень талантливым и гениальным постановщиком, чтобы все эти нужные элементы уместить и еще что-то сказать при этом и что-то выразить. Это мало кому удается, буквально нескольким парам в мире.

— Получается, и деления на школы, ту же русскую и североамериканскую, в современных танцах на льду уже нет?

НБ: Конечно, нет. Когда-то была русская школа и английская школа танцев на льду, а сегодня как таковой английской школы больше не существует, потому что она изжила себя. Уже Торвилл и Дин не катались в строгой английской школе, они выросли из нее. То же самое про североамериканскую школу — разве можно о ней говорить, когда такое количество русских тренеров работает в Америке, если американцев и канадцев тренируют русские специалисты? Я считаю, что и североамериканской школы больше не существует. Существует школа танцев на льду, которая родилась в смешении стилей.

— И существует новая система судейства, которая, как многие говорят, сделала фигурное катание стандартизированным, потому что все исполняют одинаковые элементы. Особенно пострадали танцы на льду, всегда отличавшиеся индивидуальностью…

НБ: Вы правы. Новые правила подняли, на мой взгляд, уровень парного катания, потому что дуэты стали делать больше парных элементов, новых поддержек, набирать скорость шагами… Соревнования спортивных пар стали интереснее для зрителей благодаря новым правилам, а танцы просто ими уничтожаются…

— Как избежать этого — вернуться к системе «6,0»?

НБ: Дело не в оценке. Дело в том, что в правилах ввели определенное количество элементов, которые должен сделать спортсмен, на каких ребрах. И всем все равно, в какой позиции, с каким настроением он их делает – это уже не влияет на оценку так, как раньше.

— Кого вы видите олимпийскими чемпионами 2014 года в танцах на льду?

НБ: За первое место будут бороться американцы (Мэрил Дэвис/Чарли Уайт) и канадцы (Тесса Вирчу/Скотт Мойр). Скорее всего, американцы выиграют, говорят, что они в очень хорошей форме. Пока не видела их программы в этом сезоне. Но нам не светит ничего выше третьего места. Думаю, что только после чемпионата России станет понятна расстановка наших сил. Но, конечно, будут бороться.

***

Игорь Бобрин— Игорь Анатольевич, а вы как относитесь к тому, что новая система судейства сдвинула акцент в мужском одиночном катании с прыжков на мастерство скольжения, дорожек шагов, вращений?

ИБ: То, что Наташа рассказывала про танцы на льду, коснулось и одиночников. Все знают, что такое вращение на льду. Вращение должно быть 7 оборотов — смена ноги — 7 оборотов, это уже 14. Следующее вращение – 7 оборотов, другая позиция — 7 оборотов, третья позиция — 7 оборотов. Сколько это я насчитал?

НБ: Голова закружилась (улыбается).

ИБ: Около 40 оборотов только во вращениях в короткой программе, которая длится меньше трех минут. Может быть, кому-то это интересно, но меня, например, от этого просто тошнит. Потому что спортсмен ничего не успевает, какую бы он ни взял музыку — хоть чаплиновскую, хоть Нино Роты, хоть Чайковского, хоть Шостаковича. Он не успеет сделать картинку на льду, потому что нужно технически отбарабанить и по возможности без ошибок все эти нововведения. Слава богу, сейчас прыжок в четыре оборота является таким элементом, который поднимает тебя над другими спортсменами. А одно время этого не было, с четверным прыжком можно было проиграть фигуристу без четверного прыжка…

НБ: Что и произошло с Женей Плющенко на прошлой Олимпиаде.

ИБ: Какими-то способами они пытаются вытянуть ситуацию, но в зрелищности фигурное катание потеряло. И еще, об этом не раз говорили, и это уже как оскомина на языке, зрители не очень понимают эти баллы. При системе «6,0» даже несведущий в фигурном катании человек мог сказать: «Вот, это 6,0, а вот американский судья поставил 5,8, какой нехороший, он своим подсуживает, а наших засуживает». А сейчас, когда говорят, что у одного 178 баллов, а у другого 177, понятно только, что у одного больше, а у другого меньше. Ушла соревновательная интрига. Мы теряем зрителя, теряем интерес к фигурному катанию, потому что, помимо художественности, музыки и костюма, еще должна быть какая-то штучка-замануха, а ее не стало.

НБ: Если раньше в процесс были вовлечены девять судей, то сегодня два технических специалиста практически решают все. Они определяют, какого уровня сложности элемент сделал спортсмен. В одиночном катании это легче определить, а в танцах? Разница между третьим и четвертым уровнем зачастую так мала, что очень легко подсудить, поставив кому-то четвертый уровень, а кому-то — третий. И коэффициент другой получается у всей программы.

ИБ: Я еще сужу и по тому, какие люди потом приходят к нам в театр. В большинстве своем достаточно скудно владеющие своим телом, потому что шаг влево, шаг вправо — для них расстрел. Если ему поставить какую-то музыку, например, Чайковского «Лебединое озеро», он может ее не знать. Если ты ему говоришь, что будем ставить спектакль «Кармен», он может спросить: кто такая Кармен или кто такой…

НБ: Или почему эта Кармен себя так странно ведет. Когда в интернете можно узнать все, какая-то любознательность должна быть развита, но это, наверное, в целом поколение такое…

ИБ: Я всегда говорю, что мне повезло с фигурным катанием, потому что это один из видов спорта, который сочетает в себе знания по возможности на хорошем уровне балета, театрального искусства, живописи, музыкального искусства. Я перечислил только основные. Ты должен знать, под какого композитора ты катаешься, что он написал, какие постановки он поставил.

НБ: Наши тренеры понимали, что нам это понадобится. Сегодня это не нужно. Вы представляете, куда мы зашли…

ИБ: Отпрыгал, отбегал, победил — и все…

***

— Почему вы предпочли заняться именно театром, а не тренерской деятельностью?

ИБ: Потому что театр на протяжении всех этих лет живет своей жизнью, мы все делаем сами. Представляете, я бы стал тренером – это я снова бы зависел от мнения чиновников, которые очень часто не поднимают одно место со стула годами. А мне это абсолютно не нужно. И мало того что я катаюсь, работаю, ставлю в театре, еще получаю за это деньги — я еще получаю удовольствие. Я счастливый человек в этом плане.

— Спортивную форму нужно поддерживать, чтобы играть в спектаклях?

ИБ: Я просто расскажу про самый первый спектакль, самый давний и самый запомнившийся. Я находился на льду практически 50 минут спектакля. Это был Чаплин, который появлялся абсолютно везде. И после спектакля меня можно было, как тряпку, выжимать. Никакие прически нельзя уже было делать, никакой грим в конце спектакля уже не оставался, потому что это тяжелый артистический и спортивный труд. В те моменты мне даже тренировок не надо было, потому что один спектакль давал столько физической нагрузки. Сейчас перед выездом на гастроли мы собираем труппу и готовим спектакль к показу — это является тренировкой, но называется репетицией. А смысл остался тот же — поддерживать спортивную форму, чтобы органично выступать в спектаклях.

Наталья Бестемьянова и Игорь Бобрин— Востребован ли ледовый театр как жанр искусства?

ИБ: Более девяти миллионов человек нас посмотрели. Я думаю, что эти цифры говорят сами за себя. Я очень уважаю такие страны, как Южная Корея. Мы там гастролируем на протяжении 20 лет, нас посмотрело неимоверное количество корейских детей, их привозят прямо классами, школами, иногда привозят четырех-пятилетних детишек – это просто умиление. Но они заботятся о воспитании своей нации. Они знают, что мы привозим спектакли, которые рассказывают о добре и зле, естественно, не нужно говорить, что побеждает. И почти каждый год мы привозим новую программу. Я мечтаю, чтобы так же можно было сделать в России, но пока мечты остаются только мечтами…

Когда мы только начали, наши соперники и коллеги по цеху, у которых есть какие-то ледовые шоу, почуяв конкуренцию, писали письма, чтобы не принимали этих авантюристов. В одном городе мы столкнулись с «монстром» Holiday on Ice…

НБ: Когда уже театр начал ездить за границу.

ИБ: Holiday on Ice прислали своих гонцов и увидели, что у нас полный зал, а у них половина. И на следующий день все наши афиши были заклеены афишами Holiday on Ice. Были даже такие удары ниже пояса, через такие вещи проходили. Но я хотел бы сказать, что, где бы мы ни были, самый дорогой зритель — это советский, российский. Нам уже не 18 лет, чего скрывать, и уже бабушки, которые когда-то на нас смотрели, приводят на спектакли своих дочек и внучек. Очень забавно, когда подходит какая-нибудь девушка и говорит: «Ой, а моя бабушка вас так любила!» (смеется). Время, конечно, идет – на это не обижаемся.

— В чем секрет успеха вашего театра?

ИБ: Это очень сложный вопрос. Если узнать зрительский ответ, он будет более честный. А я скажу так: наверное, в том, что мы делаем на льду, мы заставляем сопереживать. Зрители приходят не на шоу, не на «развлекаловку» какую-то, хотя все это присутствует. Они приходят в театр. Единственное, что нас отличает, — этот театр на льду.

НБ: Как-то в Израиле мы выступали в огромном зале, специально для нас сделали лед, в Тель-Авиве не было стационарного льда. Мы показывали детские спектакли на Пасху. И туда пришла моя двоюродная сестра, которая живет там. Мы не виделись с ней много лет, и после спектакля первое, что она сказала: «Как вам это удалось? Вы оторвали их от попкорна (смеется). Они все время едят, на каждом спектакле они сидят с едой. Я оглянулась — на вашем спектакле никто не ел!» Спектакль захватил и детей, и взрослых. Вот в этом, наверное, и есть секрет успеха, когда люди забывают о том, что у них было дома. Они пришли и на какой-то момент оказались в космосе, оказались в каком-то другом мире – вот это самое важное, что мы вытащили людей из их привычной атмосферы.

Игорь Бобрин— Помогает ли вам работа в театре ставить программы спортсменам?

ИБ: Нет, это совсем разные вещи, совсем другие принципы. Сейчас достаточно узкие умения даже у самых сильных спортсменов. Они из программы в программу переносят и сохраняют свои находки и «примочки», ты можешь только немного их дополнить. Рядом стоит тренер, который тебя в любую секунду отправит за шкирку к бортику. Когда я работал с Бережной и Сихарулидзе, Тамара Николаевна Москвина иногда говорила: «Игорь, это не надо делать, это они не смогут, слишком много времени надо, у нас столько времени на разучивание нет». У них свои законы, туда нужно очень тактично внедряться.

НБ: Это было всегда, когда спортсмены очень высокого уровня. Молодых можно двигать туда-сюда. А когда человек уже достиг многого, то он очень сложно двигается…

ИБ: Но почему-то японцы двигаются…

НБ: Вот удалось тебе «сдвинуть» Бережную и Сихарулидзе в свое время?

ИБ: Да, удалось. Но для этого надо было, чтобы они согласились…

НБ: Но ты рассказывал, что это было очень трудно, что это были часы, на которые вы расходились в разные стороны. Это было очень трудно!

ИБ: Но тем ценнее, что в конечном итоге получилось…

НБ: Они поверили – вот это было важно.

— Как вы относитесь к шоу с участием ведущих фигуристов мира, есть ли в них что-то общее с театром?

ИБ: Я открою такой секрет, но, конечно, не для того чтобы унижать уважаемых спортсменов. Сегодня вышел фильм «Титаник» – все катают под «Титаник». Завтра, допустим, вышел какой-нибудь блокбастер «Бандитский Петербург» – все катаются под музыку из «Бандитского Петербурга». Дальше эту программу, абсолютно ничего не меняя, ничего не добавляя, будут катать под третью музыку, под четвертую, под пятую… Я вспоминаю свое детство, когда мы боялись повторить один и тот же элемент в следующей программе, наивно полагая, что ведь все знают, что ты этот элемент в прошлом году уже сделал. Сейчас этой боязни нет, все упростилось, все коммерциализировалось. И сейчас самая модная присказка в фигурном катании — «что париться?» Хотя и не только в фигурном катании. Иногда тратишь полтора часа своей жизни на игру Россия – Ирландия, где бегают 11 бугаев, и у них на лицах написано «что париться»…

НБ: 16 ноября на «Арене Балашиха» мы ждем наших друзей и зрителей, чтобы отпраздновать день рождения Игоря. Спектакль называется «СОЧИнение 6,0», из которого понятно, что Игорю исполняется 60, он будет на льду, практически не уходя с него. Будут кататься и очень известные люди, наши общие друзья поздравят его – это будет очень красивое зрелище.

rsport.ru

Поиск