Рафаэль Арутюнян является одним из самых успешных тренеров в мировом фигурном катании. Родился в Тбилиси, вырос в Ереване, работал на льду московских «Сокольников». С 2000 года Арутюнян переехал жить и работать в США, где ему удалось стать специалистом международного уровня. Его учениками были пятикратная чемпионка мира американка Мишель Кван, чемпион мира и бронзовый призер Олимпиады-2006 Джеффри Баттл, серебряный призер Олимпиады-2010 японка Мао Асада. Сейчас Арутюнян работает с Нэтаном Ченом, Эшли Вагнер, Михалом Бржезиной и другими известными спортсменами. ТАСС удалось побеседовать со специалистом на тему мужского одиночного катания в России, которое вот уже который сезон переживает не самые лучшие времена, о тонкостях коммуникации спортсмена и тренера, а также о роли доверия в достижении общей цели.

— Вот уже который сезон мы наблюдаем не самую радостную картину в мужском одиночном катании в России. Поскольку сейчас мы находимся в самом начале очередного олимпийского цикла, хочется понять — что нужно сделать, чтобы к Играм 2022 года в Токио у нас была перспектива медали?

— Конечно, для этого нужно принимать определенные меры, но это работа национальной федерации. Федерация фигурного катания на коньках России одна из самых профессиональных в мире. Я знаю, о чем говорю, — я работаю со спортсменами из самых разных стран. Хотя в определенной степени в решении этой задачи руки у федерации связаны.

— Чем же это?

— Я приведу вам в пример переход Евгении Медведевой от Этери Тутберидзе к канадцу Брайану Орсеру и ее переезд в Торонто. Это же целый фейерверк мнений был, и большинство из них — жесткая критика. Предположу, конечно, что негативные мнения высказывали простые люди, не очень понимающие фигурное катание, но все же. Вот под таким шквалом оказалась федерация в результате этого перехода. Это к разговору о связанных руках.

— Ну, у критиков от любви до ненависти не шаг — полшага, а тут такой повод!

— Да ничего «такого» в этом нет — мы давно все изменились. Выйдите на московские улицы, посмотрите — русских машин уже не увидеть. И что? Это так плохо? Так что плохого, что Медведева поехала работать в Канаду?

— А как же вечные рассуждения о российской школе фигурного катания, о канадской, американской?

— Я давно работаю в Америке, но скажите — по какой системе я работаю? По той, на которой вырос. Теперь смотрим дальше — вокруг меня 10–15 американских тренеров. И они не слепые — они смотрят, они видят, они учатся, берут. Все помнят о том, как авиакатастрофа 1961 года унесла жизни всех участников американской сборной по фигурному катанию. Они летели на чемпионат мира в Прагу. Все погибли — ведущие тренеры, спортсмены, судьи. Потом работать туда приехали люди из Испании, Италии, Англии.

После развала СССР там оказались и русские тренеры. Мы привнесли свою культуру, на которой очень многое держится. И когда сегодня ты приезжаешь на чемпионат Америки, ты слышишь там русскую речь, там половина тренеров русские. Игорь Шпильбанд, советский спортсмен, создал всю американскую танцевальную школу. Это век глобализации, это нормально.

— В межсезонье у вас стажировался наш фигурист Михаил Коляда, вы видите результаты?

— Он был у нас всего десять дней. Я с удовольствием с ним работал — хороший парень. Сомневающийся — прежде чем выполнять, он пропускает все это через себя. Но в тренерской работе спортсмен выполняет все беспрекословно, только когда полностью тебе доверяет. Тогда он не размышляет — подходят ли ему твои методы, он уверен в том, что я знаю, что делаю. Сказали — делай, время идет! Но для этого нужно время — минимум два года спортсмен «пробует тебя на зуб». И все-таки я увидел явные изменения — он хорошо начал сезон, чисто катался, выиграл два турнира.

— А потом?  

— Дальше я его катания уже не видел — у меня есть своя работа. Просто есть определенный процесс сборки механизма, очередность действий. Я два года с Михалом Бржезиной работал, и он спустя семь лет в свои 30 снова попал в финал Гран-при.

— И чему вы его учили?

— Он очень талантливый фигурист. Но я учил вовремя приходить на тренировку и вовремя уходить с нее. Он жаловался мне, ему было тяжело, но я ничего сверхнового ему не предлагал — я предлагал ему ра-бо-ту.

И в определенный момент ему стало легко. Я всегда привожу пример — если ты постоянно бегаешь, то потом тебе легко ходить. Ходить для тебя будет счастьем.

Да, мы «испорчены» Плющенко, Ягудиным, Куликом и даже Абтом. Но с такими фигуристами, как в России, и можно, и нужно думать о местах на Олимпиаде в Пекине. Тот же Миша — талантище. Его прыжки можно только с Фадеевым сравнить или с Ягудиным — сила! Мощь! Но спортсмены, которые хотят выигрывать, должны работать, как часы. Швейцарские. Причем настоящие, а не фейковые. В спорте мелочей нет.

— Получается, что у Этери Тутберидзе тоже швейцарские часы? Результат хорош и стабилен.

— Во-первых, у нее хорошая фабрика поставщиков, во-вторых — девочки, которые к ней приходят, изначально технически лучше подготовлены, чем те иностранные фигуристки, с которыми им еще предстоит соревноваться.

— Чудеса селекции? 

— Это фабрика по производству фигуристок, нигде в мире таких 11–12-летних девочек нет. У них «двойная прочность». И в дополнение к этому в группе Этери работают прекрасные специалисты, и она сама — прекрасный тренер.

Ко мне иногда приводят 19-летнюю спортсменку с комментарием: «She is still young». На что я обычно отвечаю: «Young? Young for marriagе?» И начинаю с ней работать. Сейчас я работаю с Мэрайей Белл, ей 22. Ну вот как я ее могу отладить, как швейцарский механизм, когда она только пару лет как падать перестала?

Или Адам Риппон, ему сейчас 28. Но за пять лет работы я из него все-таки что-то вытряс — он в десятку на Олимпиаде попал, а ко мне в 23 года пришел даже без тройного акселя.

А у российских одиночников очень большой потенциал. И перспективы на Игры есть, тем более с новой системой. Мне понравились и Коляда, и Лазукин, и Ковтун. А вот в Америке мне из юниоров почти никто не нравится, пока не вижу. Нэтан Чен — тут более-менее.

— Более-менее? Он — чемпион мира, шесть четверных в произвольной!

— Нэтан с десяти лет у меня тренируется — ездил ко мне на машине из Юты, спал в ней же. В какой-то момент пришел к маме и сказал — так больше нельзя, надо переезжать. Они переехали, сняли маленькую комнатку и жили в ней. И он в то время уже всему научился, а сейчас он сам катается — поступил в Йельский университет. Тренируемся по скайпу.

Но у нас в США тренеры держатся за ребенка, ребенок за тренера. А когда определенный возраст стукнет, глаза открывают — а они на станции «Васюки». Такая вот история. Просто со мной неудобно, а из зоны комфорта выйти не всякий может

— Чен с вами советовался, когда поступал?

— Семья так решила. Правила простые: спортсмен пришел — значит, работаем, не пришел — не работаем.

Что касается Нэтана, он исключение — чаще в Америке ко мне не приходят молодые спортсмены. В этой стране они очень любят своих тренеров, за то, что те их хвалят и поддерживают. А мной больше пугают (смеется). Это потом уже, когда им по 18–19 лет, они приходят ко мне — «спасай», а мне что остается? Развожу руками — «Что ж ты делаешь-то, зайчик, где ж ты раньше был?», «Где ты этому научился?». Это у них я mean, недоброжелательный, а я не mean, я просто говорю правду: называю белое белым, а черное черным.

И все-таки есть те, кто приходит ко мне и говорит: «Я хочу выиграть Олимпиаду, делай со мной все, что хочешь». Вот это — другой разговор.

— То есть все-таки нужен конфликт?

— Ненавидеть необязательно, но конфликт спортсмена и тренера — он постоянен. Но когда спортсмен начинает со мной спорить, я часто напоминаю: «Ты что мне говорил, когда пришел? Так вот иди и делай».

tass.ru