Ростислав Синицын: сын заявил — поставили на коньки, теперь хочу кататься дальше

Двукратный чемпион СССР в танцах на льду Ростислав Синицын, выступавший в паре с Натальей Карамышевой — один из тех собеседников, разговор с которым увлекает, затягивает и куда-то уносит так, что теряешь чувство времени. Корреспонденты агентства «Р-Спорт» Мария Воробьева и Андрей Симоненко решили растянуть удовольствие от общения со знаменитым в прошлом фигуристом, а ныне тренером, на подольше, на несколько интервью по ходу сезона. И для первого раза поговорили с Синицыным о проходившем на турнире Nebelhorn Trophy судейском эксперименте, о том, куда движутся танцы на льду и его ученики Нелли Жиганшина и Александр Гажи в этих танцах. А под конец «вырулили» на совсем неожиданную тему.

— Ростислав Александрович, в Оберстдорфе проходил эксперимент по разделению судей на тех, кто ставили оценки за технику, и тех, кто следили исключительно за компонентами программ. Показалось, что общее мнение специалистов на этот счет – эксперимент не понят. Что вы скажете?

— Международный союз конькобежцев (ISU) должен еще проанализировать то, что получилось, но я, скажу честно, разницы не увидел. Мне сразу хочется спросить: почему мы развели судей и ничего не сделали с технической бригадой? Там как сидели три человека, так и сидят. Слышал, что и некоторые судьи критично отнеслись к этому эксперименту. Сидели, что-то писали, половину программы не увидели. Не уверен я, что все это правильно.

— А что, на ваш взгляд, можно изменить в нынешней системе?

— Я считаю, что надо сделать меньше компонентов за счет тех, которые пересекаются. Сделать, например, четыре или даже три компонента вместо пяти, чтобы судьи меньше работали и больше смотрели на катание. По занятым местам ничего не изменилось, а вот некоторые оценки в протоколах из общего ряда «выскакивают». А еще я бы сказал, что нужно ввести больше элементов для произвольного танца. Поясню, что я имею в виду. В одиночном катании потеря одного прыжка, даже в четыре оборота, не лишает спортсмена шансов на медаль. В танцах если ты, например, не сделал твиззл — можешь сказать высокому месту «до свидания». Еще обращает на себя внимание такой факт: мы оцениваем элементы, которые есть в парном катании. Вращения, дорожки шагов… Но у нас-то все-таки танцы! И надо подумать, какие мы можем выделить именно танцевальные элементы. Вообще на сегодняшний день это самый тяжелый вопрос — как для тренеров, так и для технического комитета. И пока правильного решения никто не нашел.

— Насчет «выскакивающих» оценок — мы заметили, что в Оберстдорфе у некоторых одиночников стояли оценки, допустим, за какой-то компонент 8,50, потом еще одна 8,50 и вдруг 4,50.

— В Оберстдорфе у судей было большое собрание. Как они рассказывали, их учили быть объективными. Я с этим согласен и всегда говорил: если у меня хореография в программе, например, на 9,0, то дайте мне мои 9,0. А если связки между элементами на 5,0, то пусть этот компонент так и будет оценен. И для зрителей это будет интересно, и для нас самих. Сейчас же судьи должны ставить оценки в «коридоре» в полтора балла. Если все судьи поставили «семерки», а я 4,0, то моя оценка не учитывается, и мне еще придется писать объяснительную по этому поводу. Как-то не соотносится стремление к объективности с требованием писать объяснительные из-за выбивающихся из общего ряда оценок, не правда ли? Или учите тогда судей лучше, если не верите им. Мне рассказывали, что судьям показывали записи программ великих, так скажем, фигуристов с примерами того, как не надо ставить высокую усредненную оценку. Например, после ролика с катанием одной из чемпионок мира говорили: какие в этой программе переходы между элементами? Максимум на 5,0. То есть судей учат быть более жесткими.

— Один из специалистов выразил такое мнение: невозможно оценивать фигурное катание, глядя только на элементы или только на компоненты. Потому что фигурное катание прекрасно как раз единством двух этих составляющих.

— Я согласен. Когда в фигурном катании ввели технических специалистов, то хотели, так скажем, разгрузить судей. А пришли к тому, что у нас теперь упор идет на элементы, на техническую сторону. Обсуждали мы тут с другими тренерами вот что. Раньше мы детей учили, что не должно быть «мертвых» шагов, на каждом шаге фигурист должен катиться, хотя бы малость. А теперь для того, чтобы показать, например, четкое ребро на скрещенном шаге, мы ставим его в обратном направлении. Потому что иначе техническая бригада может его не засчитать. И ты потеряешь балл. Компоненты по идее должны были усилить технику, но, как показывает практика, иногда ее ослабляют. Это я к тому, что в усовершенствовании нынешних правил еще предстоит столько работы… Но радует, что приходим к общему мнению по многим вопросам. Например, большинство тренеров согласилось с тем, что в юниорском обязательном танце, серебряной самбе, надо переделать «ки-пойнты» (ключевые отрезки, за исполнение которых выставляются оценки – прим. авторов), потому что они слишком длинные. Не может ребенок сконцентрированно исполнять всю программу! У нас на двух сериях серебряной самбы надо быть сконцентрированным, плюс дорожка шагов, плюс поддержка, плюс твиззлы. Вот и получается, что из 2 минут 50 секунд надо две минуты держать концентрацию. А наша теория физического воспитания учит тому, что дети до 18 лет должны постоянно переключаться, они не могут держать концентрацию слишком долго. Мы для этого даем им на тренировках разноплановые упражнения. А теперь, получается, мы должны их тренировать исходя из требований, потому что иначе они просто их не выполнят. Две минуты концентрации – это тяжело. И еще подумайте: если ребенок в 15 лет из-за невозможности держать так долго концентрацию получает плохие оценки, что думают его родители? Правильно: тренер плохой. Меняем тренера. У следующего тренера опять те же самые оценки. Что делают родители дальше? Естественно, говорят: да ну это ваше фигурное катание, давайте отдадим ребенка в теннис. Там хотя бы видно, когда мяч попадает в корт, а когда за его пределы. Хотя тоже не всегда, если в районе линии…

— Но в теннисе в таких случаях можно опротестовать решение судьи с помощью системы hawk-eye…

— Вот именно. То есть способ определить, попал ты или нет, есть. И все это видят на большом экране — и зрители, и тренеры, и спортсмены. А мы, когда сидим в kiss-and-cry, видим только какие-то повторы, которые подобрал режиссер. И больше ничего. Никакого протеста подать не можем. Так что фигурное катание в этом плане теряет. И еще один вопрос, по которому все тренеры пришли к консенсусу – у «новисов» все обязательные танцы вообще должны быть без «ки-пойнтов». Дети должны танцевать! А если у ребенка в 13 лет дрогнуло ребро – три раза плевать. Он не может физически все сразу начать делать в таком возрасте. Зато мы научим его базовым вещам – что такое круг, как ты по нему движешься, как ты держишь партнершу. Ну будут «гулять» ребра – и ладно, зато он будет понимать, что такое правильный рисунок танца. Не должны мы зацикливать фигуриста на мысли, что если он не исполнит правильно ребро, то все потеряет. Тогда нам только «ки-пойнты» и придется тренировать, а не танец целиком.

— Может, начать с детей, а закончить взрослыми – и у них танцы на льду обратно в танцы превратить?

— Да в принципе сама система-то правильная. Над другими вещами размышлять надо. Например, тренеры пока не могут договориться о том, какой процент влияния на оценку должен принадлежать технической бригаде, а какой — судьям. Сложный вопрос. В технической бригаде тоже чаще всего сидят люди, которые не вывели ни одну пару ни на одни соревнования. Собственно, они там и сидят, потому что у них этих пар нет. Я бы, например, может быть, и побыл техническим специалистом, но я не могу, потому что занят. В этом году у меня с учениками и юниорский Гран-при, и взрослый, и другие турниры. Плюс работа, потому что на соревнованиях я не зарабатываю. А есть люди, которые не работают, но зато сидят в этих техбригадах и мной руководят, несмотря на то что их опыт по сравнению с моим не просто ничтожный, он нулевой. Но они книгу с правилами выучили, молодцы. По-английски научились говорить, молодцы. Но у меня сын тоже по-английски говорит – и что дальше? Он не может быть техническим специалистом, несмотря на то что в юниорских Гран-при участвовал. А некоторые из этих людей даже таких достижений не имеют.

— Насколько хороший контакт между ISU и тренерами?

— Был хороший, пока в руководстве ISU работал такой специалист — Джон Данн, британец. Но его жизнь поменялась, и он оказался в Австралии, а оттуда на турниры не налетаешься. Поэтому в какой-то момент мы оказались без человека, который бы связывал ISU и нас. Сейчас спортсменов в техническом комитете ISU представляет Сильвия Новак, а Маурицио Маргальо — тренеров. Маргальо призвал максимально рано перед следующим сезоном подготовить все свои предложения, чтобы уже не менять правила. Я тоже за это высказался. Хватит уже расшифровывать правила в приложении «вопросы и ответы». У меня нет времени постоянно туда лазить. Если надо, конечно, лезу, но надоело. Правила сдали – они должны действовать. И понимание этих правил должно быть одинаковое. У нас, к сожалению, разные технические бригады понимают правила по-разному. Не говоря уже о судьях, которые их интерпретируют каждый по-своему. Это я еще могу допустить, потому что судьи – люди, оценивающие многие вещи как «нравится» или «не нравится». А вот разная интерпретация правил техническими бригадами – это неправильно.

— Если поставить вопрос более глобально, как вы считаете, танцы сейчас идут в правильном направлении? После введения новой системы судейства мнение большинства было таково: танцы, загруженные обязательными элементами, превращаются в парное катание. Сейчас есть тенденция возвращения к самим, собственно, танцам?

— На мой взгляд, мы все еще в поиске. Потому что элементы у нас длинные. Две дорожки шагов по 35 секунд, у некоторых по 40. Считайте, больше минуты из танца выпало. Хорошо, хоть услышали мнение о том, что нельзя катать обязательные фигуры в танцевальных позициях, я неоднократно об этом говорил. Сейчас есть дорожка В, в которой надо сделать пять чистых элементов, в дорожке А их девять. То есть эти элементы – то, за что ставят уровни сложности. Благодаря этому люди раскрепощаются. Но что показал, например, этап юниорского Гран-при в Остраве, который я посетил со своими спортсменами: многие пары продолжают исполнять дорожку B по старым правилам, обращая внимание только на шаги и не заморачиваясь хореографией. И получают свои третьи уровни. А те дуэты, которые попытались сделать что-то интересное с точки зрения хореографии, получили первые уровни. И теперь они думают: а может, ну ее, эту хореографическую дорожку? Вот это проблема. Да, мы хотим танцевать, все с этим согласны. А движения в сторону танца нет. Давайте тогда думать, как наказывать за отсутствие хореографии. Не засчитывать, например, эту дорожку вообще – пусть она хоть четвертого уровня сложности будет. Пока же я видел пары, которые получили третьи уровни просто за чистое шагание по льду, исполнение этих пяти требуемых элементов. Та же самая проблема у нас возникла с поддержками. Почему они повторяются? Потому что люди боятся делать что-то новое — вдруг за это не поставят четвертый уровень? А за ту поддержку, которая уже знакома судьям, уровень точно получат. И теперь мы с этим боремся. Хорошо, как-то выкарабкиваемся. Но и то… Да, звездные пары могут себе позволить «креативить», и у них узнают четвертый уровень — а у других не узнают. Вот, взять, например, мою пару — Нелли Жиганшину и Александра Гажи. Да, они не очень хорошо откатались на чемпионате мира, сорвали поддержку, получили за нее второй уровень. Но посмотрел я потом на повторе — в поддержке у них две позиции, они читаются. Да, с ошибкой — но это четвертый уровень! А нам поставили второй. Два балла недополучили, стали 11-ми, а не 10-ми. Вот вам разница. И опротестовать уже невозможно. На неправильную оценку технической бригады протесты не подают, это закрытая тема. Да, их могут потом как-то наказать — но, извините, как насчет денег родителей моих учеников? Вот это тоже, я считаю, не совсем правильно. Должен быть какой-то временной резерв на проверку результата. Хорошо, пусть первых трех проверят сразу, чтобы провести церемонию награждения. А по тем, кто занял места ниже, надо позволить разбираться.

— А сейчас, даже если судья по ошибке не ту кнопку нажмет, уже исправить ничего нельзя.

— Был у меня такой случай, да. Каталась пара, получила за компоненты «шестерки», а один судья выставил 4,0. Я его хорошо знал — грамотный судья, разбирается, раньше сам катался, в десятке лучших на чемпионате мира был. Подошел к нему, говорю: слушай, скажи честно — что тебе не понравилось, почему так наехал? А он отвечает: прости, Ростик, моя ошибка. Поставил заранее цифры, потом заторопился, забыл заменить и так отправил. Ну я принял извинения — все мы люди…

— Вы сами говорите, что идти простым путем сейчас в танцах легче, но с Нелли и Алексом продвигаете уже который год необычный стиль, тратите силы и время на создание чего-то экстраординарного. Понимают это ваше стремление, как считаете?

— Критики, конечно, в этом году снова много. Я считаю, что та работа, которую Нелли и Алекс в межсезонье провели со Стефаном Ламбьелем, пошла им на пользу. Но многие не поняли их. Как не понимали в прошлом году. Какую я в начале того сезона критику получил в адрес программ «Зомби»! А главное, потом, на чемпионате мира, ко мне подходили те же люди и говорили, как все классно. Конечно, мы многое подчистили, добавили скорости. Но концепцию-то, слава богу, не меняли. Но сейчас, кроме критики, есть и положительные отзывы, причем от людей, которым я доверяю. Что касается судей, то они, как мне показалось, разделились на два лагеря. Старое поколение против, молодое — за. А может быть, кто-то увидел сильных соперников и решил, что их надо «притормозить». Но что для меня важно — многие мои коллеги, например, Анжелика Крылова, подошли к ребятам и сказали им: классно, интересно, работайте.

— То есть все ваши усилия не напрасны?

— Я считаю, что нет. Нелли и Алекс получили свою первую «девятку» в Оберстдорфе! И я этим очень горжусь, честное слово. Главное же — наши танцы запоминаются людям. Да и потом, если так подумать, немецкие танцевальные пары не были законодателями мод уже больше десяти лет, после Кати Винклер и Рене Лозе. После них немецкие танцоры в мире занимали места максимум в конце второго десятка. А Нелли и Алекс карабкаются, выбираются — и запоминаются… Да, где-то не везет, где-то ошибаются, не отдают те 100%, что мы ожидаем от них. Но я считаю, что мы на правильном пути. То, что мы делаем, им интересно, мне интересно. Это то, чему учила Пахомова, чему учил ГИТИС. Торвилл и Дин, которые, как многие считают, появились потому, что советские пары всем надоели, на самом деле говорили, как они восхищались Моисеевой и Миненковым. Потом те же брат и сестра Дюшене в какой-то момент поднялись… Не самые сильные катальщики по технике были. Но это было интересно, и их подняли. Да и потом такие моменты бывают… Нелли как-то прислала мне по почте цитату из соцсети, какой-то человек после Олимпиады в Сочи написал: «Никогда эту пару раньше не видел, а они такие интересные, другие! Даже пересмотрел их предыдущие программы». Греют душу, конечно, такие отзывы. Да, жалко, что их на высокие места не ставят. Хотел бы, чтобы дети получили свою медаль на чемпионате Европы. Я был бы за них счастлив. Но… ничего не могу с этим поделать.

— Сами ребята сильно переживают по этому поводу?

— Катаются пока. Я их уговорил, чтобы после Сочи не заканчивали. Будет жалко, если их талант не оценят по достоинству. А дальше посмотрим. Если результата не будет, не уверен, что они будут тратить на это время и силы. Жизнь на спорте не заканчивается, Нелли в какой-то момент захочет стать мамой. Конечно, быть как Белоусова с Протопоповым — это тоже своего рода героизм, но я считаю, что в жизни есть и другие вещи, кроме спорта. Я счастлив, что жена мне принесла сына, жалею только, что поздно взялись. Тоже хотели кататься, кататься. Вот и катались. Конечно, это было счастливое время, огромное удовольствие — но есть же что-то еще…

— Как у вашего сына Александра, кстати, дела?

— Привез его весной в Японию на чемпионат мира. Хотели с женой Наташей ему сделать на 18-летие подарок — повозить по Японии, по местам, где мы выступали когда-то. За неделю он вспомнил, что такое мир фигурного катания, и заявил мне: хочу кататься дальше. Четыре дня провел у меня на льду, чуть до драки и до слез дело не дошло (улыбается). Он поменял в итоге университет, отправился в Канаду учиться и кататься. Для меня главное, чтобы он учился. А он нам заявил: вы меня в пять лет на коньки поставили, я вокруг вас бегал, теперь хочу кататься дальше!

— У него, насколько мы помним, был перерыв, а до этого он по юниорам активно в турнирах участвовал?

— Да, выступал и на юниорских Гран-при, участвовал в первых юношеских Олимпийских играх. Заняли они с партнершей седьмое место при очень достойном, считаю, катании. С больным коленом, которое могло в любой момент «защелкнуться». Потом ему сделали операцию, колено вычистили, внутрь пластик на суставе поставили. Он год пропустил, хотя тренировался, форму поддерживал. А теперь выступает с новой партнершей — Николь Кузмич. Она, кстати, год его ждала. Катаются за Чехию.

— У кого и где тренируются?

— В Канаде, у наших друзей семьи Кэрол и Джона Лэйн и Юрия Разгуляева. Там удобно — каток в Скарборо, от него пять минут до университета. Пока живет в доме партнерши, а сейчас смотрим новое жилье. В начале октября ребята выступили на юниорском Гран-при в Дрездене, а потом в Загребе. Крепчали от старта к старту, это приятно. Получили хорошую реакцию — причем как от тех судей, которые положительно ко мне относятся, так и от тех, что обычно критикуют. Что будет дальше — зависит от их здоровья и усердия на тренировках.

Поиск