Заслуженный тренер СССР по фигурному катанию Татьяна Тарасова отвечает на вопросы Владимира Познера.

ВЛАДИМИР ПОЗНЕР: В эфире программа «Познер». Гость программы – выдающийся тренер, подготовивший больше чемпионов мира и олимпийских игр, чем какой-нибудь другой тренер в истории, – Татьяна Анатольевна Тарасова. Добрый вечер.

ТАТЬЯНА ТАРАСОВА, заслуженный тренер СССР: Здравствуйте, Владимир Владимирович.

В. ПОЗНЕР: Здравствуйте, Татьяна Анатольевна. Я хочу сразу сказать вам, уважаемые зрители, что мы знакомы много лет, что обычно мы разговариваем на «ты».

Т. ТАРАСОВА: На «ты», да. Но в эфире… как хотите.

В. ПОЗНЕР: В эфире будем на «вы».

Т. ТАРАСОВА: Нет, так лучше просто, действительно.

В. ПОЗНЕР: Хорошо. В общем, не стреляйте в пианиста, он играет, как может. Я впервые увидел вашего отца году в 50-м, он тогда играл за команду ЦДК и приезжал с командой в ГДР, где я в это время жил. Это первый раз, когда я видел совсем худенького Анатолия Тарасова. Потом, конечно, я его видел много позже и не раз. И буквально мы на днях со Славой Фетисовым вспоминали, какой это был уникальный человек и абсолютно уникальный тренер, а уж Фетисов-то это знает…

Т. ТАРАСОВА: Согласна с вами. И я это знаю, как никто.

В. ПОЗНЕР: Да, еще бы. Согласно Британской энциклопедии, «Тарасов – отец русского хоккея, сделавший СССР доминирующей силой в международных играх». Там так и написано. Вообще, как правило, природа отдыхает на детях великих, но вы опровергли это. Но вы все-таки росли в тени этого выдающегося тренера. Я хотел спросить: это было трудно? То есть вы чувствовали, что есть эта тень и как-то нужно из этого выходить?

Т. ТАРАСОВА: Я росла рядом. Понимаете, я не росла в его тени. Потому что папу ни с кем нельзя сравнить. Правда. Потому что такие люди как он очень редко рождаются,– которые живут с посвящением, которые знают, куда идут, которые знают, что им делать, что будет через 10, 15, 20 лет. И мне было… ну как? Только не опозорить. Тогда у меня не было никаких амбиций, мне было 19 лет. Открываешь подъезд – перед тобой вся жизнь, и надо стремиться. Кататься я не могла. Он сказал: «Иди».

В. ПОЗНЕР: Но не было ощущения, что раз фамилия Тарасова, все будут сравнивать и говорить «ну, конечно»? Не было?

Т. ТАРАСОВА: Не было. Я с первого дня была увлечена страшно – страшно, Владимир Владимирович! – работой, куда он меня подвинул. Мне было не до этого. Он даже писал в газете «Правда», что девчонке доверяют работу со сборной командой, какое безобразие творится в отделе фигурного катания. Так ко мне, может быть, многие относились. Но у меня были результаты, у нас не отменяется это.

В. ПОЗНЕР: Да. Значит, ваш отец – бесспорно, тренер номер один. Его отправили на пенсию в 56 лет. Звание заслуженного тренера СССР отняли, потом вернули. В общем, обошлись с ним, мягко говоря, жестоко.

Т. ТАРАСОВА: Это не то слово.

В. ПОЗНЕР: И это несмотря на то, что вместе с Аркадием Чернышевым под его руководством сборная СССР по хоккею в течение 10 лет подряд, с 63-го по 71-й год, выиграла все без исключения международные титулы, абсолютно. То есть такого вообще больше никогда не было. Это рекорд, к которому никто даже и не приблизился. Вы можете мне объяснить, почему так безобразно обошлись с Тарасовым? И как он сам переживал это?

Т. ТАРАСОВА: Как я могу вам это объяснить? Мы жили в такой стране. Вот рядом с тобой живет этот человек, глыба. Это была моя первая Олимпиада, его – последняя: 72-й год, Саппоро. Мама сразу стала говорить: «Толя, давай что-нибудь купим, какую-нибудь дачу». Купили дачу, 48 или 46 квадратных метров, крошечный домик, из которого Слава Фетисов уезжал. И он там начал как-то… Понимаете, свою энергию надо было зарывать. Я даже не знаю, что бы со мной было, если бы… У меня почти тоже отобрали, но все-таки это было не так, как у папы. У папы это была просто трагедия, трагедия для всего хоккея, потому что он не воспитал еще и еще поколения.

В. ПОЗНЕР: Но у вас есть понимание, почему так с ним обращались?

Т. ТАРАСОВА: Потому что у него был непокорный характер, недоговорной характер. Потому что он очень много знал. Потому что он писал лучше тех, кто писал. Потому что он говорил лучше тех, кто говорил. Он в своем деле умел совершенно все. Он брал это из соседних дисциплин. Он вообще придумал эту команду, глядя на Игоря Александровича Моисеева, у которого каждый человек незаменим и каждый человек индивидуален, но все вместе они непобедимы. И каждый финт хоккеиста – это оттуда. Понимаете, так работает голова, так работает мозг. Этому нельзя научить.

В. ПОЗНЕР: Был случай, когда Тарасов увел свою команду со льда, потому что не засчитали гол, который был абсолютно справедливым.

Т. ТАРАСОВА: Я была на этом матче с мамой.

В. ПОЗНЕР: Это был матч ЦСКА против «Спартака». Было известно, что Леонид Ильич Брежнев болеет за «Спартак», он был на стадионе, и, согласно слухам, было сказано, что «Спартак» должен выиграть. И он не вытерпел, увел команду. И из-за этого, собственно, поступка его на несколько месяцев лишили звания заслуженного тренера.

Т. ТАРАСОВА: Да, я это хорошо помню. Это так и было. И команда ушла. Он был в раздевалке. И только звонок министра обороны заставил его вывести команду обратно, потому что папа был военным человеком. Как он говорил: «Ношу военное платье».

В. ПОЗНЕР: То есть в приказном порядке.

Т. ТАРАСОВА: И он вышел, вывел команду. Он не выводил ее больше 30 минут. Это был поступок. Сейчас это страшно, а тогда было…

В. ПОЗНЕР: Вы с мамой это видели. И как?

Т. ТАРАСОВА: Мы с мамой это видели. Ужас! Кошмар! Плакали, как подорванные. Мама сразу побежала домой что-то делать, когда папа уже вывел команду и было понятно, что… А я оставалась там со своей подругой. Потом протиснулась за кулисы, шла с отцом до машины.

В. ПОЗНЕР: А мама высказывалась как-то по этому поводу?

Т. ТАРАСОВА: У нас вообще дома не высказывались. Тренерская работа – это такая работа, где надо все время думать. Поэтому ты говоришь на тренировке, ты к ней готовишься, ты готовишься к каждой тренировке, у тебя две тренировки в день, иногда четыре, иногда шесть. Чаще четыре, всегда почти четыре. Поэтому все остальное время ты молчишь. Если ты приходишь домой, ты сразу выключаешь весь звук, потому что тебе нужно подумать. На каждую тренировку ты идешь с планом.

В. ПОЗНЕР: Это был очень крутой, скажем так, поступок вашего отца. У вас тоже нрав не из простых. Вам приходилось что-нибудь подобное делать в своей тренерской деятельности?

Т. ТАРАСОВА: Конечно, обижалась. Как-то так моя жизнь сложилась, что мои всегда выигрывали, но всегда Федерация хотела, чтобы выиграл кто-то другой. Так сложилось с моими парами и с одиночником – с Алешей. А Кулика вообще никто не брал в расчет, даже в отчете за месяц до Олимпийских игр его фамилия не указана в зимних видах спорта. А он единственный из 24, Илюша Кулик, прыгнул четверной прыжок. Единственный тогда на Олимпиаде. Это сейчас все по два прыгают, потому что Леша стал прыгать. А вот мы с Лешей…

В. ПОЗНЕР: Леша – это Ягудин?

Т. ТАРАСОВА: Да. Мы с Лешей были здесь, в Москве. Он не полетел. Я полетела сюда после Олимпиады. Это, знаете, бывает звездный час. Выиграть одиночное катание – это все равно, что в космос полететь. Правда. И здесь я спрашиваю в отделе, в комитете… потому что все же хотели Женю, и вся Москва была обклеена «Плющенко – «Панасоник»». И чем больше они обклеивали, тем больше он отдалялся от этого первого места. Я это понимала. Я вообще молчала, вообще не разговаривала, мы разговаривали только глазами. Просила Лешу, умоляла, чтобы он не включал ничего, не слушал, не смотрел. Он выиграл. Я говорю: «Вы пойдете в Кремль?». Это такая медаль, она не деленная с канадцами, как в парном катании, она выигранная потом и кровью. Это весь мир писал, что это стоит в глазах, это останется в веках – то, как он катался. Так просто не катаются, как он катался. Мне говорят: «Уезжайте, встречи не будет». Я звоню Леше, говорю: «Леш, ты вообще решил про Чемпионат мира?». Он говорит: «Как мы можем не решить? Мы едем дальше!». Он любил соревнования. Он говорит: «Когда приедете?». Я говорю: «А когда надо?». Я думала еще тут посидеть несколько дней. Он говорит: «Завтра». Я легкая, я сразу поднялась. Прилетаю в Нью-Йорк. Навстречу мне идет Тамара Николаевна Москвина – прекрасный тренер, воспитавший четырех в разные годы олимпийские годы. Я говорю: «Том, ты куда?». Она говорит: «А меня вызвали в Кремль»…
И это единственная Олимпиада, – единственная! – за которую у меня нет награды. Потому что они так не хотели. Обычно после Олимпиады награждают орденами спортсменов и тренеров. У меня много орденов. Я даже думала, сегодня, может, прийти… А это — единственная… Мне было обидно. А уж как папе было невыносимо! Два раза я его видела плачущим. Один раз – когда он мне голову пробил, мы перевернулись на машине. А второй раз – когда утром ему сообщили, и он, как подкошенный, упал на кровать. Очень было тяжело. Я не знаю, так его жалко! Вы даже себе не представляете, как его жалко!

В. ПОЗНЕР: Да, еще бы. Насчет отца еще. Вы обращались к Юрию Лужкову, я знаю, с просьбой назвать Дворец спорта «Мегаспорт» его именем. Вы получили отказ.

Т. ТАРАСОВА: Слава богу. Сейчас вообще он падает…

В. ПОЗНЕР: И, кроме того, вы сказали, что в этой стране нет ни одного катка имени Анатолия Тарасова.

Т. ТАРАСОВА: Нет.

В. ПОЗНЕР: Это уже какой-то бред. Что это, зависть?

Т. ТАРАСОВА: Я не знаю, что это. Это просто неуважение к человеку, который вырос здесь, на этой земле. И он никуда он не хотел уезжать, он здесь сделал это все. А меня не выпустить?..

В. ПОЗНЕР: Я был в Торонто в Музее хоккейной славы. И там есть стенд Анатолия Тарасова. И я помню, там написано: «Мир должен быть благодарен России за то, что она подарила ему Тарасова». В разных странах, в том числе и в России, ставят памятники спортсменам. Я говорю не о памятниках на кладбище, я говорю о памятниках просто. Опять же, Тарасову нет памятника.

Т. ТАРАСОВА: На Аллее хоккейной славы, в Центральном спортивном клубе армии, пять лет назад, уже 19 лет как папа умер, не был его бюст поставлен. И только Оля Смородская, которая пришла туда, женщина, поставила памятник папе. Он там стоит.

В. ПОЗНЕР: Среди прочих.

Т. ТАРАСОВА: Среди выдающихся спортсменов. Там дядя Саша Гомельский и все. И папу поставили.

В. ПОЗНЕР: Когда вы вернулись из Соединенных Штатов в Россию, вас тоже не слишком приветливо и ласково встретили, если мне не изменяет память. Ведь очень многие тренеры уехали, порядка 600, немногие вернулись, прямо скажем. Среди них – вы. Причем вы говорили, что вы там тренировали ведь и наших по восемь часов в день. А потом два часа тех, чтобы деньги заработать на тренировку этих.

Т. ТАРАСОВА: Да. Для того, чтобы кушать.

В. ПОЗНЕР: Почему так? Я никак не могу понять, почему своих выдающихся людей Россия так неласково, в общем, встречает?

Т. ТАРАСОВА: Не знаю. Я и костюмы шила за свой счет. И за лед мне никто не оплачивал, как будто здесь сборы – это одно, а там сборы – это другое. Я вообще-то не просила. Я и сейчас не прошу. Я не собираюсь эту трибуну использовать для того, чтобы что-то просить. Я не хотела вас расстраивать, но мне некуда выйти на работу. У вас есть, куда вам выйти на работу?

В. ПОЗНЕР: Пока да.

Т. ТАРАСОВА: А у меня — нет. Я могу выйти на улицу и идти, куда хочу. Я помогаю Лене Водорезовой. И вообще помогаю сборной, тренерам, спортсменам — кто захочет. Но так сложилась моя жизнь (и слава богу, что она так сложилась), что я знаю только одну дорогу — на работу, на каток. Так вот: катка у меня этого тоже нет, не было, и я думаю (мне 67 лет), что и не будет. Если только за городом кому-нибудь в ноги упасть. Но за городом другие приходят дети, там мало живет людей, для того чтобы уже растить и детей, и тренеров, чтобы была своя школа. Ведь и папину школу, тарасовскую, всю разбили, ее нет!

В. ПОЗНЕР: Уважаемые зрители, мы сейчас уйдем на рекламу, вы приходите в себя, и потом продолжим.

—

В. ПОЗНЕР: Когда я готовил эту программу и читал все материалы по поводу отца и по вашему поводу, я вдруг вспомнил, специально поискал и нашел, что Александр Блок незадолго до своей смерти написал письмо Корнею Чуковскому. Он был очень болен, и он написал следующее: «Слопала-таки поганая, гугнивая, родимая матушка-Россия, как чушка своего поросенка». Это какое-то не бережное и жестокое отношение к своим лучшим людям порой – просто вообще я не знаю, с чем это сравнивать. Я думаю, что наши зрители хотели бы, чтобы я…

Т. ТАРАСОВА: Вы понимаете, сейчас 95-летие справляют, кино сделали. Но Дворца спорта нет. Ни у него, ни у меня… Понимаете, я другого масштаба, чем он. Конечно, я другого масштаба! И я это хорошо понимаю. Я люблю работать, я умею работать, я то, я се, но это совсем другое.

В. ПОЗНЕР: Это ваше отношение к отцу, понятно. А вообще зрители наверняка ожидали, что я с вами буду говорить об Олимпийских играх и так далее. Я не собираюсь об этом пока говорить, я хотел бы больше говорить о вас, потому что зритель вас видит в программах, но он на самом деле не знает, кто такая Татьяна Тарасова как человек. Я хотел бы, может быть, в сегодняшней программе как-то дать ему некоторое ощущение. Например, вы максималистка?

Т. ТАРАСОВА: Да, совсем.

В. ПОЗНЕР: А в чем это проявляется?

Т. ТАРАСОВА: Например, я помогаю мальчику. Я вижу, это такие сложные вещи, что он может прыгать в короткой программе… один человек в мире только, мальчик такой неказистый, прыгнул два четверных. Это очень большой риск. И самая сложная программа. И во второй половине программы – три с половиной аксель. То есть сложнее этой программы нет. Я туда иду. Я его туда тащу и сама иду.

В. ПОЗНЕР: А риск в том, что он может и не прыгнуть?

Т. ТАРАСОВА: А риск в том, что если он срывает первый, он может и второй не прыгнуть. Нет такого человека в мире, за которого вы можете поручиться. Это короткая программа, ошибка стоит очень дорого. Но я не могу, меня распирает, мне самой неинтересно…

В. ПОЗНЕР: Хорошо, госпожа максималистка, вы главный судья в программе «Ледниковый период». Вы все время ставите «6.0». «5.9» уже считается неудачей. Я никак не могу понять, почему нет отметок «5.5», например?

Т. ТАРАСОВА: Они обижаются.

В. ПОЗНЕР: Мало ли, что обижаются?

Т. ТАРАСОВА: И знаете, не поэтому, а потому что когда они пришли, никто не умел кататься вообще. Понимаете, то, что они сейчас делают, они делают в этой программе на «6.0». А наших спортсменов актерские работы — совершенно выдающиеся, и они так раскрываются! И я не могу сказать через эту передачу, что меня люди не знают. Потому что по этой передаче они чувствуют мой характер, мне кажется.

В. ПОЗНЕР: Предположим. Я считаю, что вы слишком либеральны.

Т. ТАРАСОВА: Я их люблю. Но я к концу сейчас иду, осталось несколько программ. И в этих программах стопроцентно каждый раз будет ясно, кто лучше. Я сейчас для себя не могу это определить. Я держу, в принципе, на этой оценке четыре пары. Для себя. И десятка одной будет им стоить финала. И поэтому я не жалею их, но я оставляю себе возможность это решить неожиданно.

В. ПОЗНЕР: Посмотрим. Совсем из другой области, и просто мне это любопытно на самом деле. Все вокруг фигурного катания, вся жизнь. И я никогда не помню, чтобы у нас были какие-то разговоры, связанные с политикой. Просто не помню, может, они были. К моему удивлению, вы стали доверенным лицом Владимира Владимировича Путина.

Т. ТАРАСОВА: Да.

В. ПОЗНЕР: Почему? Я уверен, что это не было сделано из расчета, что…

Т. ТАРАСОВА: Какой расчет? У меня нет ни этого, ни того, я ни с чем не обращалась.

В. ПОЗНЕР: Тогда почему?

Т. ТАРАСОВА: Потому что, может быть, это та старая привычка… Когда я шла в партию, мне папа сказал, чтобы я домой не возвращалась, если я в нее не вступлю. Потому что туда шли люди приличные, он так считал, и порядочные. И для того чтобы тебе быть услышанным, ты так же, как и сейчас, примыкаешь к какой-то партии. Владимир Владимирович, я не примыкаю ни к какой партии…

В. ПОЗНЕР: Вот именно.

Т. ТАРАСОВА: Почему я тогда вышла? И почему я пошла доверенным… не доверенным лицом, это потом меня сделали. Почему я пошла? Во-первых, Путин не упал с небес неожиданно. Я его знала, когда он работал с Собчаком. Собчака я обожала. Дальше я его знала, когда он работал с Ельциным. Ельцина я обожала еще по Свердловску, где я выступала без конца с гастролями и на 9 Мая туда всегда ездила. Я знаю семью, я вообще его знаю и обожаю. Это глыба, это такой же человек, как мой отец. У всех были ошибки, понимаете? Они его привели, эти люди, у него есть фундамент. Человек, который с такой колоссальной энергии, я вижу… Я никогда не видела никого из наших руководителей, которые бы с таким интересом ездили по стране, причем здесь, там – везде! И у меня даже не было вопроса, за кого.

В. ПОЗНЕР: То есть тебе хотелось? Вам хотелось?

Т. ТАРАСОВА: Володя, мне хотелось. У нас в компании были люди, которые ко мне относились… оставались относиться. Это в близкой мне компании. Также были такие, которые стали относиться ко мне с прохладцей. Были близкие, которые мне высказывали по телефону… Я помню, как мне одна подруга позвонила, наверняка собирая около себя людей… Я ей сказала: «Я считаю, что мое присутствие и моя линия, которая спорт, я многое говорила по делу, и он меня услышал по этому делу…». Он же очень чуткий человек к толковому слову. И очень со всех сторон по-разному ко мне относились. Но я считаю, что у меня выбор, во-первых, правильный. Во-вторых, я считаю, что каждый человек имеет право на свой выбор. Я ни с кем не должна по этому поводу советоваться, потому что лица другого, такого действенного человека и такой мощи фигуры я не вижу.

В. ПОЗНЕР: Можно ли сказать, что какие-то люди, и, может быть, немало людей, в вашем окружении вас за это осудили?

Т. ТАРАСОВА: Да, можно.

В. ПОЗНЕР: Помните, в «Мастере и Маргарите» Воланд говорит Маргарите: «Никогда и ничего не просите. Никогда и ничего. И в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут». Это про вас?

Т. ТАРАСОВА: Да. Я никогда не просила. Все, что у меня есть, я заработала своим трудом. Я не просила. Для себя не просила. И сейчас не прошу ничего. Прошу только, и они занимаются этим вопросом, Белоусовой с Протопоповым, нашим первым олимпийским чемпионам, дать пенсию, которая им положена, — президентская пенсия, как олимпийским чемпионам. Они не имеют нашего гражданства, но это не имеет никакого значения, я считаю так, для получения этой пенсии. А к слову сказать, с нас с Тамарой Николаевной… В этом году была президентская пенсия, стипендия, она рассчитана всем олимпийским чемпионам и тренерам, которые подготовили больше трех золотых медалей. У Тамары – четыре, у меня – семь. Сняли. Она была 30 000 рублей. Сняли. Поэтому ничего я не прошу.

В. ПОЗНЕР: Объяснили, почему?

Т. ТАРАСОВА: Нет.

В. ПОЗНЕР: И не спрашивали?

Т. ТАРАСОВА: Нет. Не хватило кому-то чего-то. Не знаю. Честно говорю! Я правда не просила. Я даже не просила тогда, когда ездила на очень тяжелую операцию.

В. ПОЗНЕР: А это что? Это чья пенсия? Кто платит эту пенсию?

Т. ТАРАСОВА: Это стипендия президентская для тех людей, которые прославили Отечество. Поэтому, наверное, жизнь у нас, в общем, закончилась… Она пожизненная была. Понимаете?

В. ПОЗНЕР: А, значит уже вы не живы… Интересно, Президент знает, что сняли? Интересно, он слышит нас или нет.

Т. ТАРАСОВА: Я с вами разговариваю, да… Но это не для того, чтобы, так сказать… Просто говорю, что действительно не просила.

В. ПОЗНЕР: Я понимаю. Был один совершенно выдающийся американский баскетбольный тренер, звали его Бобби Найт. По-английски есть такое выражение: «побеждать – это еще не все». Он ответил так: «Побеждать – это не только не все, это единственное». Это тоже про вас?

Т. ТАРАСОВА: Конечно, если ты занимаешься таким делом, каким я занималась…

В. ПОЗНЕР: То есть второго места не существует?

Т. ТАРАСОВА: Нет. Так папа говорил: «За второе место, дочка, увольняют». И правда, какое удовольствие от того, что ты второе место займешь? Я не понимаю этого удовольствия.

В. ПОЗНЕР: Говорят: серебряная медаль…

Т. ТАРАСОВА: Нет, мне это не подходило никогда. Так моя жизнь сложилась удачливо: не подходило для меня это. У меня было много серебряных медалей, было много бронзовых медалей. Но они шли, эти же люди становились золотыми. Это другое совсем дело. А так закончить – на серебряной медали…

В. ПОЗНЕР: Конечно. Вы сами занимались парным катанием довольно успешно, были членом сборной Советского Союза. Но в 19 лет у вас такая травма случилась, что, в общем, вы не могли больше заниматься активным спортом, вы были, как говорится, профнепригодной. И вы сказали следующее: «Я очень тяжело это переживала и хотела уже под трамвай, куда угодно».

Т. ТАРАСОВА: Хотела, да. У нас ходил трамвай на Соколе…

В. ПОЗНЕР: А что удержало вас?

Т. ТАРАСОВА: Мама. Я подумала: как мама? Я – под трамвай, некрасиво, во-первых… Потом, да, были большие переживания. Я, правда, очень переживала, потому что я это обожала – к станку, работать, хореографию, прыгать. У меня был большой прыжок. Я обожала это! И слава богу, что эта жизнь закончилась в 19 лет и началась совершенно другая, в тысячу раз интереснее. Да. И я не помню, как она прошла, потому что я уже после смерти с вами разговариваю…

В. ПОЗНЕР: В свое время вы уехали в Соединенные Штаты, я об этом упомянул. Во-первых, почему?

Т. ТАРАСОВА: Почему? Потому что здесь не заливали лед.

В. ПОЗНЕР: Дослушайте, пожалуйста. Во-первых, почему? Во-вторых, как вы относитесь к американцам и к Америке? В-третьих, сегодня в России много политиков, да и не только политиков – журналисты поносят американцев. Стали отношения… какой-то антиамериканизм, я чувствую его. Что вы думаете об этом? Первое, второе, третье: почему уехали, как относитесь, и что вы думаете о сегодняшнем антиамериканизме?

Т. ТАРАСОВА: Уехала, потому что жизнь тренерская и спортивная не бесконечна. Когда в тебе есть энергия, когда в тебе есть сила, когда у тебя голова от идей разрывается, когда ты не можешь с собой справиться, ты хочешь все время делать что-то, работать, если у тебя музыка вызывает какие-то эмоции, ты должен работать! Эту работу здесь нельзя было продолжать, потому что здесь 90-е годы у нас очень были… Мне же вам не надо рассказывать, правда? Мы до этого за колбасой унижались. Меня попросил Кулик его тренировать, и мы с ним тренировались год, и я поняла, что мы здесь не сможем достичь того, что нам нужно. Нам нужно сколько угодно льда, нам нужен режим, нам нужно хорошее питание, нам нужен рядом стадион – нам нужно очень много и очень мало. Нам нужен Леонид Моисеевич Райцин, с которым я сразу связалась. Это тренер по скоростно-силовой подготовке. Потому что я понимала, как тянуть одиночника, и моих знаний было недостаточно. Я очень люблю учиться, и я доверяю тем людям, профессионалам, которым я доверяю. И вот с этим Куликом как уж я извернулась, договорилась. Мне обещал Том Коллинз, что он мне поможет – человек, который возил туры, американец, — что они его берут. Что они ему помогут, помогут и мне.

В. ПОЗНЕР: И как было в Америке?

Т. ТАРАСОВА: Как было? Помогли. В Америке – потрясающе! Рядом — старенький стадиончик, меня бросили на четыре новых катка, для того чтобы люди туда приходили. Фамилия у меня известная, работаю я… Мне было запрещено работать с американцами – такие были условия на этом катке два этих года. Я жила в лесу, это под Бостоном, 45 – 50 минут. Я жила в лесу, город называется Мальборо, Массачусетс. Да. Лес, звери всякие, и мы там вдвоем.

В. ПОЗНЕР: Но все-таки еще американцы.

Т. ТАРАСОВА: Американцы. Языка недостаточно, но разговариваешь. Илюша, конечно, быстрее, я – через пень колоду. Но все равно это было прекрасное время. И так же я продолжила с Лешей, но уже на другом катке. Знаете, там все близко, от дома 4 минуты ехать.

В. ПОЗНЕР: А как американцы вам?

Т. ТАРАСОВА: Да американцы мне как сестры были родные! Как я могу это забыть, когда я с ними, с американцами, находясь у них в стесненных материальных условиях… Но не очень. В нормальных. Работала со всей своей бригадой, ко мне уже стали приезжать люди. Я работала с Лешей, я взяла себе помощника, уже как-то мы справлялись. Подъехала пара, которую мы взяли, мы делили сначала пополам 2,5 тысячи, надо было платить за то, за се. Справились. Готовила, резала, как автомат.

В. ПОЗНЕР: Леша – это Ягудин? Все тот же Ягудин?

Т. ТАРАСОВА: Ягудин Алеша, да. Четыре года мы там с ним тренировались.

В. ПОЗНЕР: Так что об Америке хорошие воспоминания, я так чувствую.

Т. ТАРАСОВА: Прекрасные воспоминания. И прекрасные воспоминания о Томе Коллинзе, который… он для меня как Колумб. Он открыл нам всю Америку, он нас любил. Он как Соломон Юрок, он нас возил. 25 лет мои спортсмены ездили по Соединенным Штатам Америки с турами Тома Коллинза, и я ездила. Я проехала все города. Меня там любили.

В. ПОЗНЕР: Понятно. Так что, наверное, не очень приятно то, что сегодня происходит, да?

Т. ТАРАСОВА: Нет, незаслуженно. Потому что американцы, они живут своей, в общем, простой жизнью. Они работают. И у нас теперь работают. Утром смотришь – все идут к метро. Красивые, молодые, хорошо одетые, вот на таких каблуках, все идут в метро, все работают.

В. ПОЗНЕР: Я понимаю, трудный вопрос, наверное. У вас спрашивали уже неоднократно, кого вы больше любите из тех, кого вы тренировали, и вы всегда отвечаете: «Того, кого я сейчас тренирую. Но всех люблю, конечно». Но вы многих видели, не только наших, вообще многих. Вы можете мне назвать трех фигуристов, неважно, пары, танцевальные пары или одиночки, которых вы считаете самыми выдающимися?

Т. ТАРАСОВА: Понимаете, я же не могу только про своих говорить.

В. ПОЗНЕР: Не только. Вы же профессионал.

Т. ТАРАСОВА: А, не только мои? Белоусова – Протопопов – раз. Джанет Линн, американка, навсегда во мне осталась. Это было другое катание. Пахомова – Горшков.

В. ПОЗНЕР: Выдающиеся совершенно.

Т. ТАРАСОВА: Да.

В. ПОЗНЕР: Талант – труд. И то, и другое совершенно необходимо. И понятно, что без одного нельзя добиться ничего, но все-таки можно сказать, что что-то все-таки важнее? Или нельзя этого сказать?

Т. ТАРАСОВА: Нельзя. Одного без другого не работает. Важнее, когда есть талант и труд. К таланту – труд. Нельзя без труда. Талант требует очень большого труда.

В. ПОЗНЕР: Понятно. Я спрашиваю, потому что вы как-то сказали, что для того чтобы побеждать, нужно быть немножечко японцем. Это как понимать?

Т. ТАРАСОВА: Да. Потому что японцы перевернули мое представление… Они у меня все тренировались, меня даже одно время звали «япона мать». Потому что помногу, подолгу, по несколько лет я делала эту базу, так сказать, старалась перевернуть их представление о постановке произвольной программы, как работать над ней, короткой программы. Я очень любила ставить и из них вынимать дополнительные какие-то эмоции, вообще раскрывать их. Но они работали столько! Они не могут тебе сказать, спросить у тебя не могут ничего. Не потому что ты их не понимаешь, а потому что у них не положено и не уходит на это время драгоценное. Но так же работали у меня Бестемьянова и Букин.

В. ПОЗНЕР: Но они не японцы же.

Т. ТАРАСОВА: Они не японцы, но они только делали вот так: «Наташ, поняла?» — «Да». Все, поехали делать. Понимаете, это такой сплав таланта и…

В. ПОЗНЕР: Хорошо, мы все должны быть для успеха немножечко японцами.

Т. ТАРАСОВА: Немножечко японцами. Я видела, как они после моих тренировок падали. Они доезжали до борта и там падали.

В. ПОЗНЕР: Хорошо, задаю тяжелый вопрос. Начну издалека. Примерно год тому назад там, где вы сидите, сидел Родион Щедрин. Я его спросил, почему у него с Майей Плисецкой не было детей. И он мне сказал: «Потому что для Майиной профессии это было бы, наверное, невозможно». Очень честно и прямо. Он мог бы вообще сказать «не ваше дело», я бы тоже это принял. Куда вы лезете со своим вопросом?.. Поэтому вы тоже это можете сделать. Но, все-таки, почему с Володей Крайневым, замечательным, выдающимся пианистом и таким уж славным человеком… Это что, тоже профессия помешала?

Т. ТАРАСОВА: Мне помешало отсутствие мозгов.

В. ПОЗНЕР: Можете больше не отвечать.

Т. ТАРАСОВА: Вот и все. Я думала, что я всегда вообще буду молодая. Еще одну олимпиаду, еще одну…

В. ПОЗНЕР: Вы свободный человек?

Т. ТАРАСОВА: Да.

В. ПОЗНЕР: Но как вы это понимаете: я – свободный человек?

Т. ТАРАСОВА: Я куда угодно иду, я куда угодно лечу, что угодно смотрю, что угодно читаю. Я не знаю, что такое быть свободной. Я люблю быть занятой.

В. ПОЗНЕР: Вы – не подчиняющийся человек?

Т. ТАРАСОВА: Нет. Плохо подчиняющийся. Практически не подчиняющийся.

В. ПОЗНЕР: Понятно. Но поскольку время у нас уже на исходе, а мне не простят, если я не спрошу насчет Сочи.

Т. ТАРАСОВА: Я думала, насчет Пруста.

В. ПОЗНЕР: Нет, Пруст – само собой будет, он обязательно будет. Недавно в интервью «Комсомольской правде» вы сказали: «Я сейчас, перед Олимпиадой, так плохо сплю по ночам. Мои 150 лет – это, наверное, неудивительно: чем больше знаешь – меньше спишь». Что вы такого знаете, от чего вы не спите, думая о Сочи?

Т. ТАРАСОВА: Лед у нас скользкий. Вообще перед соревнованиями тяжело все загадывать. Ты туда идешь, идешь на победу.

В. ПОЗНЕР: Но все помнят, что было в Ванкувере. Я был там. Какой был…

Т. ТАРАСОВА: Нет, у нас совсем другое дело сейчас. У нас только что, на той неделе, закончился финал «Гран-при», у нас все юниоры выиграли. Все! По три места. У нас и пары выиграли, и танцы выиграли. Пары вообще все выиграли, юниоры.

В. ПОЗНЕР: То есть другие ожидания?

Т. ТАРАСОВА: Другие. Появились новые тренеры…

В. ПОЗНЕР: И не только в фигурном катании, надо понимать.

Т. ТАРАСОВА: Не знаю. За других не отвечаю. Появились другие тренеры, есть возможности.

В. ПОЗНЕР: Вы будете в Сочи, следовательно?

Т. ТАРАСОВА: Да.

В. ПОЗНЕР: Увидимся.

Т. ТАРАСОВА: Мы увидимся. Вы будете комментировать.

В. ПОЗНЕР: Ну, я буду, скорее, не комментировать, а обсуждать. Потому что комментировать надо будет профессионалам. Вы можете комментировать.

Т. ТАРАСОВА: Я буду, да, и обсуждать, я надеюсь. Потому что я очень люблю прямой эфир. Я очень благодарна тем, кто меня приглашает.

В. ПОЗНЕР: Последний вопрос. Почти год назад вы давали интервью журналу «Огонек», в котором сказали так: «Я так думаю, что человеку, который верит, легче жить. Хотя мне легче не стало. С тех пор, как случилась беда с моей сестрой Галей и с Вовой, они были чистыми ангелами, я вообще не понимаю, как это в церкви все устроено. Не могу туда пока войти». За этот год ничего не изменилось?

Т. ТАРАСОВА: В церковь ходила один раз.

В. ПОЗНЕР: Марсель Пруст, наш общий знакомый, чудный человек. Что вы считаете своим главным достижением?

Т. ТАРАСОВА: Какой сложный вопрос. Я считаю все-таки, наверное, своим достижением свою работу.

В. ПОЗНЕР: Если бы вы могли изменить что-то одно в себе, что бы это было?

Т. ТАРАСОВА: Я бы получила образование сначала, а потом работала. Только не то образование, которое я получила, а другое.

В. ПОЗНЕР: Понимаю. Когда и где вы были более всего счастливы? Вы помните такой момент?

Т. ТАРАСОВА: Да. Я была у мамы с папой на 50-летии свадьбы. Мы гуляли все с гармошкой. Немало выпили и очень хорошо закусили. И папа сказал, что была приличная закуска. И еще была счастлива, я думаю, что вы помните, у Вовы на концерте к 60-летию. У него была такая обстановка, как будто зал состоял только из братьев и сестер, близких-близких.

В. ПОЗНЕР: Просто я для наших зрителей: не все знают, что Вова – это Владимир Крайнев. Все-таки это надо напоминать. Если бы вы могли пообщаться с любым человеком, который когда-либо жил на свете, с кем бы вам хотелось пообщаться?

Т. ТАРАСОВА: Я бы сейчас пообщалась… Я смотрела балет, который меня совершенно потряс, и я была когда-то у этого человека, когда он начинал. Это Мерфи, австралийский хореограф. Я бы еще раз хотела неделю посидеть у него на репетициях.

В. ПОЗНЕР: Что вы больше всего не любите?

Т. ТАРАСОВА: Что я больше всего не люблю? Я, в принципе, наверное, все могу простить. Я не могу сказать… Я не люблю интриги, это не люблю.

В. ПОЗНЕР: А что вы никогда не прощаете? Есть такая вещь?

Т. ТАРАСОВА: Я не прощаю вот совсем близкому человеку… когда ты открыта, как голубка – предательства.

В. ПОЗНЕР: Совсем близкому человеку?

Т. ТАРАСОВА: Да.

В. ПОЗНЕР: Чем вы более всего дорожите в друзьях? Что в друзьях вам важнее всего?

Т. ТАРАСОВА: Их здоровье.

В. ПОЗНЕР: Какая ваша главная черта?

Т. ТАРАСОВА: Наверное, доброта.

В. ПОЗНЕР: Какую человеческую черту вы более всего цените?

Т. ТАРАСОВА: Вообще талант.

В. ПОЗНЕР: Оказавшись перед Господом, что вы ему скажете?

Т. ТАРАСОВА: Я много думала об этом. Я бы его спросила, где Вова там играет и за что Галю…

В. ПОЗНЕР: Это была Татьяна Тарасова. Спасибо.

www.1tv.ru